тест на него.

— Нет, — возразила я, — не инсулин. Четыреххлористый углерод. Бонепенни умер от того, что ему вкололи в основание черепа четыреххлористый углерод. Стэнли купил флакончик у Джонса, химика, в Доддингсли. Я заметила их наклейку на бутылочке, когда он наполнял шприц в ремонтном гараже. Вы, наверное, уже нашли ее среди мусора.

По его лицу я могла определить, что не нашли.

— Значит, она закатилась в трубу, — предположила я. — Там есть старый водовод, выходящий в реку. Кому-то придется выудить эту бутылочку.

Бедный сержант Грейвс, подумала я.

— Стэнли украл шприц из аптечки в номере Бонепенни в «Тринадцати селезнях», — добавила я, не подумав. Черт!

Инспектор ухватился за мою оплошность.

— Откуда ты знаешь, что было в номере Бонепенни? — резко спросил он.

— Гмм… я как раз приближаюсь к этому, — сказала я. — Еще несколько минут. Стэнли считал, что вы не сможете выявить следы четыреххлористого углерода в мозге Бонепенни. Очень хорошо, что вы этого не сделали. Вы вполне могли прийти к выводу, что яд взялся из отцовских бутылочек. У него полно этого добра в кабинете.

Инспектор Хьюитт достал блокнот и нацарапал пару слов, которые, как я полагала, были «четыреххлористый углерод».

— Я знаю, что это был четыреххлористый углерод, потому что Бонепенни выдохнул остатки его мне в лицо, умирая, — сказала я, морща нос и делая соответствующее выражение лица.

Если можно сказать о цвете лица инспектора, что он стал белым, то да, инспектор Хьюитт побелел.

— Ты уверена?

— Я неплохо разбираюсь в хлоридах гидрокарбонов, благодарю.

— Ты хочешь сказать, что Бонепенни был еще жив, когда ты его нашла?

— Ну как сказать, — ответила я. — Он… ммм… покинул мир почти сразу же.

Снова повисло могильное молчание.

— Посмотрите, — сказала я. — Я покажу вам, как это случилось.

Я взяла желтый графитовый карандаш, пару раз провернула его в точилке и пошла в угол, где на крючке болтался скелет на шарнирах.

— Его подарил моему двоюродному деду Тарквинию натуралист Фрэнк Букланд, — сказала я, ласково потрепав череп. — Я называю его Йориком.

Я не сказала инспектору, что Букланд, уже будучи в преклонных годах, подарил скелет молодому Тару в знак признания его многообещающих талантов. «Яркому будущему науки», — написал Букланд на открытке.

Я поднесла заостренный карандаш к верхушке позвоночника, медленно просовывая его под череп и повторяя слова Пембертона в ремонтном гараже:

— Под небольшим углом… сквозь splenius capitus и semispinalis capitus, прокалываем связку между первым и вторым позвонком, и игла скользит…

— Благодарю, Флавия, — перебил меня инспектор. — Достаточно. Ты уверена, что он сказал именно это?

— Его точные слова, — ответила я. — Мне пришлось посмотреть их в «Анатомии» Грея. «Детская энциклопедия» содержит несколько картинок, но там недостаточно деталей.

Инспектор Хьюитт потер подбородок.

— Я уверена, что доктор Дарби обнаружил бы след от иглы в затылке Бонепенни, — услужливо добавила я. — Если бы знал, где искать. Он может также проверить пазухи. Четыреххлористый углерод довольно стабилен в воздухе и может сохраниться там до сих пор, поскольку человек больше не дышал. И вы можете напомнить ему, что Бонепенни пил в «Тринадцати селезнях» прямо перед тем, как отправиться в Букшоу.

Инспектор все еще сохранял озадаченный вид.

— Действие четыреххлористого углерода усиливается алкоголем, — пояснила я.

— И, — спросил он с небрежной улыбкой, — есть ли у тебя какая-нибудь теория, объясняющая, почему эта штука может сохраниться в его носовых пазухах? Я не химик, но считаю, что четыреххлористый углерод испаряется очень быстро.

У меня действительно была теория, но я не хотела делиться ею с кем-либо, особенно с полицией. Бонепенни мучился сильнейшим насморком, насморком, которым он, выдохнув слово Vale! мне в лицо, заразил меня. Спасибо тебе, Гораций! — подумала я.

Я подозревала, что заложенные носовые пазухи Бонепенни могли сохранить четыреххлористый углерод, потому что он не растворяется в воде — или в соплях в данном случае, которые предотвратили бы поступление свежего воздуха.

— Нет, — ответила я. — Но вы можете предложить лаборатории в Лондоне провести тест, предлагаемый британской фармакопеей.

— Не могу сказать, что я его так влет припоминаю, — сказал инспектор.

— Это очень милая процедура, — пояснила я. — Помогает установить количество свободного хлорина, когда йодин высвобождается из кадмия йодида. Я уверена, что они знакомы с ней. Я бы предложила провести ее сама, но не думаю, что Скотленд-Ярд посчитает удобным передать образцы мозга Бонепенни одиннадцатилетней девочке.

Инспектор не сводил с меня глаз на протяжении, как мне показалось, нескольких эонов.

— Хорошо, — произнес он наконец. — Давай посмотрим.

— На что? — спросила я, надев маску оскорбленной невинности.

— На то, что ты сделала. Давай взглянем.

— Но я ничего не делала, — сказала я. — Я…

— Не делай из меня идиота, Флавия. Никто, имевший удовольствие познакомиться с тобой, никогда даже на миг не поверит, что ты не сделала домашнее задание.

Я скромно улыбнулась.

— Это здесь, — сказала я, подходя к угловому столику, на котором стояла стеклянная емкость, прикрытая влажным кухонным полотенцем.

Я сдернула ткань.

— Господи! — воскликнул инспектор. — Что это, во имя… Он изумленно смотрел на розово-серый предмет, безмятежно плавающий в емкости.

— Это отличный кусок мозгов, — объяснила я. — Я позаимствовала его в кладовой. Мисс Мюллет купила его у Карнфорта, чтобы приготовить сегодня на ужин. Она будет в ярости.

— И ты?… — спросил он, потирая руки.

— Да, именно. Я вколола ему два с половиной кубических сантиметра четыреххлористого углерода. Именно такова емкость шприца Бонепенни. Средний человеческий мозг весит три фунта, — продолжала я. — Мужской, может быть, немного больше. Я отрезала лишних пять унций на всякий случай.

— Как ты об этом узнала? — спросил инспектор.

— В какой-то из книг Артура Ми. Наверное, снова из «Детской энциклопедии».

— И ты проверила этот… мозг на наличие четыреххлористого углерода?

— Да, — ответила я. — Но только через пятнадцать часов после того, как сделала укол. Я прикинула, что между тем, когда Бонепенни укололи, и вскрытием прошло примерно столько времени.

— И?

— Все еще легко обнаружить, — сказала я. — Детская игра. Естественно, я использовала п-амино- диметиланилин. Это довольно новый опыт, но элегантный. Был описан в «Аналитике» пять лет назад. Пододвиньте стул, и я покажу вам.

— Это не сработает, знаешь ли, — хмыкнул инспектор Хьюитт.

— Не сработает? — удивилась я. — Конечно, сработает. Я уже один раз проводила его.

— Я имею в виду, что тебе не удастся заморочить меня лабораторной работой и ускользнуть от темы