– Хирурги на санитарном судне сказали, что все было выполнено профессионально.

– Это не так уж и много, хотя ничего большего я не мог сделать с такой раной. Я рад, что ты не хромаешь.

– Правда, немного побаливает в сырую погоду.

– Так и должно быть.

– Неужели? Я думал, что все пройдет.

Брандт выпрямился и огляделся по сторонам.

– Наверное, женат?

Брандт кивнул.

– Дети есть?

– Двое. Мальчик и девочка шестнадцати и двенадцати лет.

– Идеальная семья.

– Идеальная.

– Да, я тут месяц назад встретил кое-кого из наших. Белтрана, Скорелло, Садовски, Уолкера и Калана. Они спрашивали о тебе.

Первый раз за все время Брандт улыбнулся, хотя это больше смахивало на гримасу.

– Спрашивали?

– Да. Они беспокоились о твоем здоровье.

Брандт промолчал.

– С Фарли часто встречаешься?

– Время от времени. – Брандт вынул руку из кармана и взглянул на часы. – Мне нужно идти.

Тайсон не придал значения его словам.

– А что произошло с фотографиями?

– Какими фотографиями?

– А теми, док, которые отражают анатомию женского тела.

Брандт шагнул вперед, но Тайсон перекрыл ему путь. Они стояли друг от друга на расстоянии удара, было бы желание.

– Прятать их небезопасно, – продолжал Тайсон. – С тобой может всякое случиться, а они лежат у тебя дома. Пройдет еще десяток лет, и вот однажды кто-то из твоих детей наткнется на папин чемодан, хранящийся еще со времен войны. Плакала тогда твоя посмертная слава. Лучше их сжечь, как бы тяжело ни было.

Брандт сделал жест отрицания.

– Не понимаю, о чем это ты.

– Те, которые я видел, были сделаны тобой в классическом стиле. Тяжело расставаться. Помнишь тот снимок с сетчатым гамаком? Очень умно было со стороны полиции замотать ее в гамак, как сосиску. И всякий раз, как они пробивали ее током во влагалище, гамак дергался, не правда ли? Трудно было удержаться, чтобы не снять такое зрелище.

Брандт огляделся, но улица была пустынной в столь поздний час.

– Послушай, док, – сказал Тайсон насмешливо, – у каждого, безусловно, есть свои странности, но те люди в деревнях, которые мы охраняли, чувствовали боль.Ты помнишь ту женщину, которая скинула после того, как полиция чуть было не утопила ее в колодце? Но что самое отвратительное,так это то, что ты проделывал все эти мерзости прямо перед вьетнамцами. Единственное, что нам оставалось, – прикидываться сумасшедшими, но ты скомпрометировал всех своими проделками.

– Расист, – все, что мог выдавить Брандт.

Тайсон улыбнулся.

– Может быть. А что касается морфия, у меня нет к тебе претензий по поводу смертельной дозы, которую ты мне вкатил. Но мне бы хотелось знать, что случилось с лекарствами, которые якобы пропали?

– Пусти меня, – промычал Брандт.

– К тому же ты был хорошим медиком. Ты не отличался храбростью, но и трусом тебя не назовешь. Ты знал свое дело, хотя все больше по части умения найти подход к больному. Те парни, получившие ранения, были всего лишь мясом для тебя, кстати, как и та женщина в гамаке с электродами в вагине. Ты – одно из самых подлыхчеловеческих существ, с которыми меня когда-либо сводила судьба. Чем ты теперь занимаешься? Называешь себя хирургом-ортопедом? Могу ли я сделать какие-нибудь выводы из этого? Едва ли. Это было бы для меня слишком сложно, ведь я не психоаналитик.

Первый раз Брандт посмотрел Тайсону прямо в глаза:

– Ты с самого начала не любил меня.

– Может быть.

– И я скажу тебе почему. Потому что ты не любишь соперничества. Тебе нравилось быть хозяином, нравилось помыкать раболепствующими пред тобой пеонами. А я был посторонним человеком,