Винсент отказался идти в церковь. Произошла ссора. Отец в сердцах велел сыну убираться из дому. Тот с готовностью хлопнул дверью.
Как только Тео узнал о ссоре, он тут же написал, что невелика доблесть набрасываться на любящих его пожилых людей только из-за того, что они живут в деревне и «не имели случая узнать современную действительность». «Когда-нибудь ты жестоко раскаешься в своей резкости. Сейчас ты увлекся Мауве, и, по твоей привычке все преувеличивать, всякий, кто на него не похож, тебе не нравится».
Винсент оправдывался, что не набрасывался на отца, а просто сказал: «К черту!» К тому же все равно он собирался уйти и снять мастерскую в Гааге. Разница только в том, что теперь ему придется и летом оставаться в городе, тогда как раньше он планировал летом рисовать в Эттене «брабантские типы».
Но, несмотря на ссору, к Новому году он все же послал письмо с поздравлениями и высказывал надежду, что они больше не будут ссориться. Извинений домашние, правда, так от него и не дождались.
И хотя родители действительно не понимали Винсента, они искренне любили его и многое прощали. У супругов Ван Гог были очень традиционные воззрения, а Винсент упорно ломал все рамки. В его характере доброта и отзывчивость уживались со вспышками «ребячливой жестокости», а прозорливость соседствовала с внезапной слепотой. Он сам говорил о себе, что «слишком восприимчив, как физически, так и нравственно. Нервозность моя развилась именно в те годы, когда мне жилось особенно скверно». К счастью, его приступы никогда не выходили за пределы обычной эмоциональности. Ссора с отцом – скорее исключение. Она длилась полгода и закончилась хотя и не слишком прочным, но миром.
Винсенту давно хотелось начать самостоятельную жизнь в Гааге. И когда его желание осуществилось, он принялся вить гнездышко – устраивать собственную мастерскую.
100—150 франков, которые художник ежемесячно получал от Тео (это примерно равнялось окладу среднего служащего), Винсент уже воспринимал как должное и даже требовательно напоминал, когда деньги задерживались. Он совершенно искренне был уверен, что скоро начнет зарабатывать живописью и все вернет брату. В этом убеждении его поддерживал Антон Мауве. Мауве учил Винсента обращаться с углем и мелом, работать кистью с растушевкой, ставил перед ним всевозможные натюрморты, посоветовал заняться акварелью. Наставник явно не представлял, в каком направлении на самом деле движется его ученик. Душа Винсента требовала мощных и зримых «больших линий» и черно-белых контрастов, а вовсе не мягких размытых тонов.
У него сложились хорошие отношения с другими гаагскими художниками. Некоторые хвалили его работы. А Вейсенбрух, которого за язвительность товарищи прозвали «меч беспощадный», даже сказал: «он рисует чертовски здорово, я бы сам не отказался работать по его этюдам».
Зато глава салона Терстех, к которому Винсент всегда относился с большим уважением (он даже советовался с ним по поводу первой любви) – отнесся к творчеству племянника крайне прохладно, а от него зависел коммерческий успех, то есть возможность добыть средства к существованию. Возможно, тетрадки с неумелыми рисунками, которые Винсент посылал Бетси, мешали ему поверить в будущее художника. На правах старого друга дома он бесцеремонно требовал образумиться и начать зарабатывать деньги каким-нибудь стоящим делом. Говорил Винсенту в лицо, что у него все равно ничего не получится и что поздно в этом возрасте становиться художником. В той или иной форме это говорили многие. Но услышать это из уст Терстеха было особенно больно. Теперь их отношения усложнились. Винсент стал воспринимать Терстеха как врага, который хочет ему помешать. В первую очередь именно Терстеху Ван Гог страстно желал доказать, что тот ошибся и что он настоящий художник.
И Винсент старательно учится. В то время Антон Мауве со своей «Пульхри студио» был одним из самых признанных мэтров в Гааге. Но новичок Винсент никак не становился примерным учеником. Он слушался Мауве лишь до тех пор, пока это отвечало его внутренним потребностям, было ему близко. Но едва художнику пытались навязать что-то чуждое его натуре, в нем просыпалось лютое упрямство. Он не мог, например, часами день за днем выписывать мертвые гипсовые пособия – руки, ноги, профили, фасы, опять руки… Придя домой, Винсент разбил все гипсы – он будет рисовать их, только если в мире не останется живых людей с руками и ногами. Для Ван Гога разногласие по поводу гипсов было обычным творческим спором. Но самолюбие мэтра было уязвлено. Как начинающий дилетант посмел проявить индивидуальность! Мауве прислал Ван Гогу записку, сообщая, что занят большим заказом и в течение месяца не сможет заниматься с ним. Наивный Винсент поверил. Несколько раз заходил в гости, его не принимали, говорили, что мэтр болен. Ван Гог долго не мог поверить, что от него отреклись. Даже подозревал, что его новоявленный (точнее, воображаемый) враг Терстех что-то наговорил Антону. Винсент даже не подозревал, что является настоящей причиной охлаждения. Он переживал почти так же, как в случае с Кее.
Однажды растерянный и обиженный Ван Гог брел по улице и увидел женщину, которая предлагала себя прохожим. Проститутка явно была больна, да к тому же в положении. Она показалась ему сестрой по несчастью – с ней жизнь обошлась еще круче, чем с ним. Он нанял ее в натурщицы. У Христины, оказалось, была дочка, что еще больше тронуло сердце Винсента. Он помогал женщине, чем мог, а после родов взял ее вместе с дочкой и родившимся мальчиком к себе домой. Так у него появилась странная, но семья.
«Мы с ней двое несчастных, которые держатся друг за друга и вместе несут свое бремя… И тут я почувствовал, что, несмотря на пережитое мной разочарование, я все-таки кому-то нужен, и это вновь привело меня в себя и вернуло к жизни… Она была одинока и заброшена, как старая тряпка, я подобрал ее, отдал ей всю любовь, нежность и заботу, на которые был способен… я всегда испытывал и буду испытывать потребность любить какое-нибудь существо; преимущественно – сам не знаю почему – существо несчастное, покинутое или одинокое». Конечно, это была не страсть, которую он испытывал к Кее, это была любовь к обделенному судьбой человеку, к человеку, нуждающемуся в такой любви. Это было не совсем удачное воплощение идиллического образа семьи.
Не стоит считать Ван Гога мечтателем, витающим в облаках. Хотя Винсент встретил Христину в конце января 1882 года, жить с ней он стал не сразу. До мая даже не писал о ней Тео. Но слухи уже поползли. И конечно, малоприятные. Знакомые стали сторониться Винсента. Когда весной он в очередной раз попытался помириться с Мауве, тот прямо отказался даже видеться с ним, передав: «У нас разные характеры».
Родители хотя и не сразу, но тоже узнали об этой выходке сына. Встревоженный пастор Ван Гог стал говорить об учреждении опеки над старшим сыном по причине его явной невменяемости. Тео сообщил брату об этой идее отца в июне 1882 года. Винсента это не слишком напугало. Он был достаточно образован, чтобы понимать – учредить опеку не так-то легко. И даже не слишком обиделся, потому что понимал, что с точки зрения такой благочестивой семьи его поступок, конечно, попахивает легким безумием. В письме к Тео Винсент высказал следующее: жаль, мол, что у него нет отчего дома и семьи, как ему хотелось, чтобы отец проявил немного понимания и терпимости, но в его семье все раздувают до крайности и спешат осудить, не вдаваясь в подробности.
Тео в очередной раз попытался примирить враждующие стороны. Из письма брата он знал подробности и смог представить родителям историю с Христиной как подвиг жалости и великодушия, что соответствовало истине. Пастор Ван Гог не зря пользовался уважением в округе – его проповеди, если и не отличались большим красноречием, но шли от души – и он первый сделал шаг к примирению. А когда Винсент заболел (ирония судьбы – неприятной болезнью его наградила любимая женщина) и попал в больницу, родители немедленно собрали ему посылку. Винсент был тронут до глубины души. Распри были забыты, о ссоре больше никто не вспоминал.
А вот Тео не одобрял поведение брата. Он любил Винсента, но не Христину. Младший брат не скрывал, что считает ее интриганкой, способной обмануть доверчивого Винсента, утверждал, что рано или поздно она окажется «ядром на ноге каторжника». Между прочим, не надо забывать, что теперь на деньги Тео должна была жить целая семья. Тео деликатно не стал об этом напоминать, но очень просил, чтобы Винсент хотя бы не спешил с заключением брака.
Наверное, в глубине души Винсент признавал его правоту, потому что быстро согласился на компромисс – повременить с бракосочетанием, пока не станет независимым, хотя до этого он готов был жениться немедленно. Надо помнить, что для Винсента важны были не только деньги Тео, но и его одобрение. Он расписывал, как Христина помогает ему, выступая в качестве модели, говорил о ее привязанности к нему. Рисовал умилительный образ любящей матери, склоненной над колыбелью. Это был
