показалась ему негостеприимной, не решился зайти и отправился в обратный путь.
Как ни странно, этот поход взбодрил его. Путешествуя, он постоянно приглядывался к прохожим и думал, что сумеет когда-нибудь «так нарисовать эти еще неизвестные или почти неизвестные типы, чтобы все познакомились с ними… Именно в этой крайней нищете я почувствовал, как возвращается ко мне былая энергия, и сказал себе: «Что бы ни было, я еще поднимусь, я опять возьмусь за карандаш, который бросил в минуту глубокого отчаяния, и снова начну рисовать». Он взялся. И карандаш становился все послушнее.
Через некоторое время Винсент заехал в Эттен, недолго погостил и, несмотря на уговоры отца остаться, снова вернулся в Боринаж. В Эттене отец передал ему 50 франков от Тео. У Винсента словно гора с плеч свалилась. Он тут же возобновил переписку с младшим братом. Первое после долгого перерыва письмо начинается холодноватым, слегка ироничным приветствием, но постепенно выливается в исповедь и заканчивается постоянно цитируемым знаменитым пассажем о птице в клетке: «Птица в клетке отлично понимает весной, что происходит нечто такое, для чего она нужна; она отлично чувствует, что нужно что-то делать, но не может этого сделать и не представляет себе, что же именно надо делать. Сначала ей ничего не удается вспомнить, затем у нее рождаются какие-то смутные представления, она говорит себе: «Другие вьют гнезда, зачинают птенцов и высиживают яйца», и вот она уже бьется головой о прутья клетки. Но клетка не поддается, а птица сходит с ума от боли».
Винсент, наконец, осознает, что на самом деле у него никогда не было выбора – для него существует только один окончательный и единственно возможный путь вверх. Он понимает, что миссионерство – его призвание, а художественное творчество – его дар, свойство натуры.
И если кому-то талант открывается легко, то Винсенту пришлось добывать его из недр горной породы, развивать ежечасным трудом. Ему не дана была от рождения волшебная легкость в понимании сочетания форм и красок, как, например, Пикассо. Но что было действительно дано Винсенту изначально – это его уникальная впечатлительность, эмоциональность, постоянное стремление откликнуться. Пристрастия Ван Гога – это море и рыбаки, поля и крестьяне, шахты и углекопы. Он занялся живописью не от отчаяния, а потому что любил все это. Это была своеобразная форма миссионерства – ему хотелось заставить звучать голос «человека из бездны».
В августовском письме 1880 года он пишет только о рисунках, посылает наброски, просит прислать пособия или гравюры. Винсент написал письмо и Терстеху с просьбой прислать альбом «Упражнения углем» Барга. А получив его, проштудировал от корки до корки. Ван Гога никак нельзя назвать стихийным самоучкой. Он все время ставил себе четкие задачи – «во-первых», «во-вторых» – и добивался поставленной цели. «Я хочу этой зимой приобрести небольшой капитал анатомических познаний». И старательно приобретал.
Для начала Ван Гог решил «стать хозяином своего карандаша». Два года он упорно воздерживается от использования красок. Посылал свои опусы брату и каждый раз с надеждой спрашивал: движется он вперед или нет? Винсент трудился как крестьянин в поле или забойщик в шахте.
Первые месяцы ученичества он по-прежнему жил в Кеме, занимая тесную комнатушку с маленьким оконцем в доме шахтера Декрюка. Кроме него, в этой комнате размещались и хозяйские дети. Наконец наступил момент, когда Винсент понял, что без общения с искусством он дальше не продвинется. И осенью 1880 года, сунув в узелок с пожитками «Упражнения углем», он отправился в Брюссель, намереваясь когда-нибудь вернуться в Боринаж.
С этого момента Тео начал систематически снабжать его деньгами. Винсент осознавал, что богатым он никогда не станет, но был уверен, что рано или поздно сумеет заработать на заказах «свои 100 франков в месяц», которые позволят ему вернуть долг, и уверял брата, что тот не раскается. Увы, даже спустя десять лет сто франков в месяц оставались не более чем иллюзией.
Попав в Брюссель, Винсент словно помолодел – стал энергичным и напористым. Первым делом он обращается к директору Брюссельского отделения «Гупиль» М. Шмидту с просьбой помочь завязать отношения с художниками и вообще устроиться. Снимает небольшую комнату. Тео помогает ему познакомиться с молодым голландским художником Ван Раппардом, который на ближайшие пять лет стал его другом и разрешил работать в его мастерской. За скромную плату Винсент нанял натурщиков – стариков, мальчишек. Делал зарисовки прямо на улицах – торговок с лотками, сборщиков мусора, заново перерабатывал рисунки, сделанные в Боринаже. Те композиции из жизни шахтеров, которые дошли до нас, сделаны именно в Брюсселе, а старые Винсент уничтожил собственными руками.
Весной 1881 года художник отправился к родителям в Эттен («там есть что рисовать») и гостил там до конца года: рисовал, упражнялся в штудиях. Время от времени он приезжал в Гаагу, чтобы походить по выставкам, заглянуть в мастерские знакомых художников. В Гааге в это время жил известный художник Антон Мауве, который знал Винсента чуть ли ни с детства – в 1874 году он женился на Иетт Карбентус, двоюродной сестре Винсента. Художники быстро нашли общий язык. Антон стал наставником Винсента. Его заинтересовали рисунки Ван Гога, что очень обрадовало и ободрило последнего. Дав начинающему художнику несколько советов, Мауве надолго завоевал его признательность и доверие. В новом друге Винсенту нравилось буквально все – как тот держится, веселится в кругу друзей, передразнивает проповедников…
Он жалел, что редко видится с Мауве. Зато художник каждый день встречал дочь дяди пастора Стриккера, который когда-то руководил его занятиями, кузину Кэтрин Фосс. Кее приехала погостить в деревню к родителям Винсента. Когда он жил в Амстердаме, Кэтрин была замужем, и ему очень импонировала ее семейная жизнь: «В понедельник я провел вечер с Фоссом и Кее; они очень любят друг друга… Когда видишь их так, сидящих вместе, при уютном свете лампы, в комнате рядом со спальней их сына, который время от времени просыпается, чтобы что-нибудь попросить у своей мамы, это идиллическая картина».
За четыре года, что прошли с момента их встречи, муж Кее умер, а сыну уже исполнилось 5 лет. Винсент много времени проводил с ней и мальчиком, гулял с ними по окрестностям. Ореол вдовства и отпечаток пережитого горя всегда притягивали Винсента. И он страстно влюбился: для него теперь существовала только она и никто другой. Не долго думая, Винсент сделал предложение и услышал ответ: «Никогда в жизни» и сентенцию, что прошлое и будущее для нее неразделимы.
Но теперь он был уже не тот, что прежде, и не отступал так быстро. Винсенту казалось, что он может сдвинуть горы. Он решил, что Кее просто «пребывает в состоянии покорности судьбе». Мол, на нее влияет мнение окружающих и «иезуитство пасторов». «Я видел, что она всегда погружена в прошлое и самоотверженно хоронит себя в нем. Я попытаюсь пробудить в ней нечто новое, что завоюет право на свое место». Надо только дать возможность Кее привыкнуть к нему.
Но она не захотела дать такую возможность, быстро собралась и уехала в Амстердам. Винсент засыпал ее письмами, не получая в ответ ни единого слова. Тогда он поехал в Амстердам. Три дня подряд Ван Гог ходил в дом пастора Стриккера, где ему терпеливо сообщали, что Кее нет дома. Ее родители повторяли, что Винсент неприятен их дочери и что его настойчивость неуместна. Он не верил и требовал, чтобы она лично сказала ему это. В конце концов, он взял горящую свечку и заявил, что будет держать ладонь над пламенем, пока она не выйдет. Они потушили огонь и сказали: «Ты не увидишь ее». Наконец влюбленный понял, что не в родителях дело, Кее действительно не желает даже выслушать его.
Через некоторое время он собрался с силами и написал Тео: «Я ощутил, что любовь умерла во мне и ее место заняла пустота… но и после смерти воскресают из мертвых».
По пути из Амстердама домой Ван Гог заехал в Гаагу к Мауве. Тот пообещал Винсенту «посвятить его в тайны палитры», и художник рьяно принялся за дело.
Родители, которые сначала не возражали против поездки в Амстердам, если Винсент сделает это как бы «без их ведома» (брак с Кее был неплохой партией для беспутного сына), теперь были недовольны. По их мнению, навязчивость сына могла испортить отношения между родственниками. Но Винсент не собирался становиться на их точку зрения. Отец стал раздражать его. Особенно Винсента бесила узость воззрений его родных. Например, отец упорно не хотел читать рекомендуемых сыном книг, а когда все-таки прочел Гете, то увидел в книге лишь «роковые последствия постыдной любви». От такого зашоренного человека, Винсент не хотел выслушивать никаких увещеваний и поучений. Теперь он не позволял посягаться на свою независимость.
В такой ситуации разрыв был просто неминуем. И он не заставил себя долго ждать. На Рождество