меня преследуют. Это привело к тому, что я так завален заказами, что не знаю, как всем угодить».
С 1780-х годов Гойя стал одним из самых известных и престижных портретистов, но работы, которые он пишет на заказ, еще во многом отражают влияние Веласкеса («Карл III на охоте», около 1782, Прадо), подчиняются парадным приемам барокко («Премьер-министр граф Флоридабланка», 1783, банк Уркиху, Мадрид) и несут отзвуки утонченного искусства рококо («Маркиза Анна Понтехос, около 1787, Национальная галерея, Вашингтон; «Семья герцога Осуна», 1787, Прадо).
Решающую роль в судьбе художника сыграло покровительство младшего брата короля Карла III – инфанта Луиса Антонио Хаиме де Бурбона. В свое время инфант был кардиналом и епископом Толедо, архиепископом Севильи, но затем оставил церковь. Отвергнув руки нескольких принцесс, он женился на Марии Терезе де Вильябрига (тоже, правда, принадлежащей к очень знатному роду, идущему от арагонских королей). Это определило особое положение его семьи при дворе. Именно этот аристократ и ввел Гойю в дома высших слоев испанского дворянства. Художник стал почти своим в Эскориале.
Эскориал – резиденция и усыпальница испанских королей. Он был построен в 1563–1584 годах архитекторами Хуаном де Толедо и Хуаном де Эррерой в 52 километрах к северо-западу от Мадрида. Дворец-монастырь Сан Лоренсо, составляющий его основу, объединяет целый комплекс зданий, сгруппированных вокруг внутренних двориков и соединенных под прямым углом переходами – прихоть короля Филиппа II, которому захотелось, чтобы дворец повторял форму решетки – орудия мученичества святого Лаврентия.
После того, как в 1783–1784 годах Гойя написал для семьи инфанта несколько портретов (четыре портрета самого инфанта, столько же – жены, по одному – его дочери и сына, и групповой портрет всей семьи инфанта вместе с художником), им заинтересовался и сам король. В ноябре 1786 года Карл III оказал художнику высочайшую честь и отобедал с ним наедине, после чего мадридская аристократия засыпала Гойю заказами. Ну, а самого короля художник писал четырежды – три раза в охотничьем костюме и один раз в придворном. По портретам кисти Франсиско Гойи можно без труда проследить всю историю королевской семьи – увядания и старения старших, роста и взросления детей.
Не менее тесно Гойя был связан со сверхтитулованной семьей герцогов Осуна (особенно знатна была герцогиня, происходившая из знаменитого рода итальянских Борджиа и имевшая право на два титула принцессы и девять герцогских). Есть парные портреты IX герцога и герцогини Осуна, отдельный портрет IX герцога Осуна, портрет троих детей IX герцога, портрет X герцога Осуна. Кроме того, существует групповой портрет семьи Осуна, название которого стоит отдельного упоминания: «Дон Педро-и-Алькантра Тельес Хирон-и-Пачеко, маркиз де Пеньяфьель, IX герцог де Осуна со своей супругой доньей Марией Хосефой Альфонсой Пименталь Борха, графиней-герцогиней де Бенавенте и четырьмя старшими детьми: доном Франсиско де Борха, X герцогом Осуна, доном Педро де Алькантра, принцем де Англона, доньей Хосефой Мануэлой, будущей маркизой де Камараса и доньей Марией дель Пилар, маркизой де Санта Крус».
В 1788 году умер Карл III. Место короля занял его слабохарактерный недалекий сын. В Государственном совете рядом с креслом короля появилось еще одно кресло – для Марии Луизы Пармской, дочери Филиппа, герцога Пармского, с этого дня – королевы Испании. Она говорит нечасто, но ее слово обычно оказывается решающим. Вместе с приходом к власти новой королевы началось возвышение Мануэля Годоя.
Бывший гвардеец Мануэль Годой Альварес де Фариа со временем превратился во всесильного фаворита, фактически правившего Испанией. Происходя из обедневшей семьи, он в 1784 году вступил в королевскую гвардию. Прийдясь по душе жене короля Карла IV, Мануэль Годой уже в 1792 году (в 25-летнем возрасте) был назначен на пост премьер-министра и получил титул герцога де Алькудиа, далее в 1795 году – звание князя Мира, а в 1801-м – генералиссимуса. В 1807 году за раскрытие заговора, целью которого было отречение сына Карла – Фердинанда от престолонаследия, Мануэль Годой получил звание адмирала Испании и обеих Индий, в также титул Алтесса Серениссима (Светлейшее высочество), который до того носили только члены королевской фамилии. Кроме того, он занимал должности президента Академии художеств, директора кабинета естественных наук, астрономической обсерватории, химической лаборатории и ботанического сада. Известны два портрета Годоя кисти Гойи «Князь Мира с адъютантом графом де Тепе» и «Мануэль Годой – покровитель искусств». Когда в 1797 году Годой сочетался браком с Марией Терезией де Бурбон и Вильябрига, графиней де Чинчон, то, разумеется, заказал Гойе и портрет своей супруги.
В 1789 году Франсиско Гойя стал официальным придворным живописцем королевской четы и, соответственно, почти всех вельмож двора.
В конце 1790 года он послал своему другу Сапатеру несколько тиран и сегидилий. «С каким удовольствием ты прослушаешь их, – писал он приятелю. – Я их еще не слышал и, скорее всего, так и не услышу, потому что больше не хожу в те места, где их поют: мне втемяшилось в голову, что я должен придерживаться некой идеи и соблюдать достоинство, каким должен обладать человек; всем этим, как ты можешь себе представить, я не вполне доволен».
И в самом расцвете славы, осенью 1792 года, отправившись по делам в город Кадис на берег океана, Гойя вновь тяжело заболел. Больше двух месяцев он находился в тяжелом состоянии и не вставал из постели: сильнейшие головные боли и потеря ориентации заставляли его бросаться на пол, беспокоил постоянный шум в ушах, временами он переставал видеть. Но, главное, у художника оказалась парализована правая рука; периодически начиналось лихорадочное подергивание и дрожь в мышцах. Временами он терял сознание. Способность видеть окружающий мир вскоре восстановилась, однако рука еще долго оставалась недвижимой, а слух исчез навсегда. Отныне речь других людей он понимал только по движениям губ, а в ушах вместо уличного шума, рокота прибоя, музыки, щелканья кастаньет повис тупой, омерзительный шум.
Едва сумев оправиться от продолжительной болезни, Гойя начал рисовать. Глядя на фресковую роспись мадридской церкви Сан Антонио де ла Флорида (1798), никто бы не сказал, что ее автор пережил тяжелейшее потрясение в своей жизни – светлое жизнеутверждающее начало пронизывает все пространство фрески, представляющей собой новое слово в традиции монументально-декоративной живописи.
В этом же 1798 году Франсиско написал портрет своей Пепы – Хосефы Байеу-и-Гойя (сейчас это произведение хранится в музее Прадо).
Последствия болезни очень сильно отразились на творчестве художника, оно резко изменилось. Кроме работ на заказ, Гойя начал писать картины исключительно для самого себя, полностью погружаясь в бездны своего воображения. Его стиль и тематика обрели новую свободу и неповторимое, странное, пугающее своеобразие, которые резко отличали произведения этих лет от его предыдущих работ. Произведения этого периода отличаются мрачной глубиной и критическим видением. Возможно, если бы не глухота Гойи, человечество не обрело бы такого удивительного художника, проникающего в подсознательное.
В 1795 году шурин Гойи Франсиско Байеу-и-Субеас, возглавлявший Мадридскую академию живописи, скончался от заболевания желчного пузыря. И несмотря на почти полную утрату слуха, его зять Франсиско Хосе де Гойя-и-Лусиентес получил пост генерального директора отделения живописи академии Сан- Фернандо, потому что не было в Испании художника достойнее него. В 1798 году он удостоился титула первого придворного живописца, но уже через два года его отправили в отставку с поста директора академии, ссылаясь на состояние здоровья. Гойя не сдался и в 1802 году выставил свою кандидатуру на пост генерального директора академии. К сожалению, при голосовании он потерпел поражение; за Гойю отдали 8 голосов против 37. Причина, несомненно, крылась в его глухоте.
Пытаясь понять природу заболевания живописца, доктор Серхио Родригес говорил, что все описываемые симптомы – правосторонний паралич, рваный почерк, потеря веса, головокружение, слабость, мышечные подергивания – являлись последствиями сифилиса, недолеченного в 1777 году. В клиническую картину этого опасного заболевания укладывается и тяжелая глухота художника, развившаяся вследствие поражения слухового аппарата.
Весной 1793 года один из друзей Гойи писал в Мадрид: «Шумы в голове и глухота еще не прошли, однако он выглядит намного лучше и к тому же больше не страдает нарушениями координации движений. Он уже может подниматься и спускаться по лестнице…»
