словно кариес, разъедающий зуб. «Отличное рассредоточение, — подумала Рутлесс, — игра окончена, спасибо Копу. Теперь нужно вытащить отсюда парня, пока он чего не натворил».

— Пошли, — сказала она, но Рав словно прирос к месту.

— Он жив, — пробормотал юноша, обращаясь скорее к себе. Шофер рыдал, съежившись у стены.

— Нет, — возразила женщина. — Ему конец.

— Что?

— За ним придет полиция, — объяснила Рутлесс. — Он не может уничтожить свои следы, как это сделали мы. Если в машине действительно обнаружат ДНК пропавших проституток… они поймут, что его босс был извращенцем, и утопят парня, чтобы заткнуть ему рот.

— А почему ты так уверена, что он все знает?

— Он ведь не звонит копам, а? И он не бежит.

— Но… — начал Рав, и в этот миг взорвалась вторая граната. Фейерверк искр медленно просачивался сквозь пластик.

У водителя была хорошая реакция: он пустился бежать в тот момент, когда искры стали огненно- рыжими и затем коричневыми, начали разрушать здание, превратили в ничто огромный кусок улицы. Башня задрожала; в пластиковой стене образовалась щель, доходящая до восьмого или девятого этажа, нижние этажи затрещали. Послышался звон бьющегося стекла.

Облако пыли настигло бегущего шофера. Испустив дикий крик, он исчез.

Рав втянул в себя воздух, глаза его были расширены, как у младенца, собирающегося кричать. Рутлесс стащила его с главной улицы в боковой переулок.

— А теперь иди, или я вколю тебе успокоительное, — приказала она, и Рав, спотыкаясь, пошел вперед, опираясь на нее, пока она тащила его в безопасное место.

— Ну что — вот и я в твоем дурацком клубе, — сказал он, и в смехе его звучала горечь. — Мы должны были предупредить его.

— Он уже был мертв.

— Ты так уверена?

— Невинный или виновный — его все равно казнили бы. Рав, смерть от пыли наступает мгновенно. Он даже не понял, что умирает.

— Если бы я сдался полиции, он был бы сейчас жив.

— Он был бы сейчас в соседней с тобой камере на допросе и размышлял бы о том, скоро ли они привяжут к его ногам камень и поволокут к морю.

Он вырвал у нее свою руку и больше не открывал рта, пока они не оказались в электричке, идущей в сторону Риальто. На юге поднималась Крабовая Звезда. Рав сцепил руки, глаза его были красными и опухшими.

«Я не смогу жить, если он возненавидит меня, — подумала Рутлесс, — если не…»

— Рав, — сказала она, — ты говорил, что мы не вернемся назад.

— Я не вернусь, — ответил он без выражения. — Если я не поеду, мама тоже останется. Но не слушай меня, что я могу знать?

Электричка остановилась, автоматические двери открылись, и Рутлесс почувствовала запах тумана, вдохнула успокаивающий ветерок с моря.

— Твои товарищи по играм думают так же?

— Мои друзья?

Она постаралась сохранить спокойствие. Люди ее поколения никогда не пользовались этим словом, если оно не означало Врага.

— Да, — ответил он, выходя на платформу следом за ней. — Большинство из нас думают, что останутся.

— Потому что все вы выросли здесь.

— Кабува для нас — дом, Рут. — Он сплел пальцы, подражая жесту кальмаров, означавшему безопасность, спокойствие, убежище. — Тебе известно, каково это — потерять дом.

Он был для нее всем.

Так. Новая игра, новые правила. Рутлесс выбросила из головы свою давно лелеемую мечту о возвращении домой, отрезала ее, как гангренозную конечность, стараясь не обращать внимания на боль и чувство потери.

Надо подумать о насущных делах, напомнила она себе.

— Рав, кто знает о том, что ты снимал документальные фильмы?

— Мама. Ты. Несколько друзей, — монотонно ответил он.

— Что за друзья?

— Джеккерс, Кларк и Мэрион. А что?

Прежде чем ответить, она снова проверила, не подслушивают ли их.

— У места преступления остался лимузин, а это значит, что полиция, возможно, свяжет пылевые гранаты с исчезновениями проституток. Они идентифицируют пропавшего кальмара и проверят всех, кто был с ним связан, шофера и проституток.

— Если копы узнают, что я снимал торговлю ощущениями, они захотят поговорить со мной, — сказал он.

— Точно. Я подготовлю тебя к допросу, просто на всякий случай. Возможно, тебе стоит сказать, что ты снял пару эпизодов в качестве основы для большого проекта.

— Какого еще большого проекта? — Он сжал губы.

— Это ты мне расскажешь. Рав подавил зевок.

— За мной не придут. Никто не знает, что именно я снимал.

— Ты никому не рассказывал?

— Я считал, что это… плохая примета. Глупо, правда? Рутлесс протянула руку, желая утешить его» но Рав отступил,

на его бледном лице отразилась борьба гнева и страдания. Она не настаивала, а просто сказала;

— Твой отец любил писать пейзажи. Но никому не позволял смотреть на неоконченные картины. Плохая примета, говорил он.

Он удивленно моргнул, и она испугалась, что сказала что-то не то. Но наконец Рав ответил:

— Предполагаю, ты потребуешь от меня бросить это занятие?

— Тебе придется прекратить снимать торговлю телом — да. Но если ты выбросишь оборудование и перестанешь снимать фильмы… это большая перемена в привычках, из тех, которые отслеживают копы. Особенно копы-кальмары — они очень скрупулезны.

— И что мне теперь делать? — Гнев победил.

— Ну, люди знают, что ты снимаешь видео, так что тебе придется срочно заняться чем-то другим. Всем известно, что это была часть какого-то проекта. Но тебе нужна другая тема.

— У меня нет вдохновения.

«Он собирается мучить себя из-за шофера, — подумала Рутлесс, — за ним нужно хорошенько присматривать. И любопытство Элвы тоже следует принять во внимание. Придется не спускать с них глаз».

— А о чем еще не принято говорить в Земном Городе? — спросила она.

Он тупо взглянул на нее.

— Ты делал это, чтобы люди заговорили, так? Сорвать коросту, залечить раны, что-то вроде этого?

— Не надо представлять все таким наивным.

— Послушай, ты говорил, что все замалчивают существование проституции. А к чему еще, как ты думаешь, следует привлечь внимание?

— Есть еще война, — буркнул Рав. — Что значит проиграть ее. Что значит оставить свой дом.

Проиграть. Рутлесс кивнула, обдумывая это.

— Многие мои товарищи по играм, те, кто выжил во время Отступления и пережил его, они здесь.