свободный и непосредственный доступ к их Отцу Небесному и освободил любовь к ближнему от висевших ещё на ней пут; в особенности Он одухотворил представление Бога в образе человека своими вечными словами: «Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине» (Иоан. IV, 24); «Бог есть любовь и кто пребывает в любви, тот пребывает с Богом, и Бог пребывает с ним». Эта поистине новая религия, освобождённая от всяких человеческих добавлений, чуждых личности и жизни Иисуса, призвана усовершенствовать мир.

«Когда такая–то и такая–то звезда, в такой–то и такой–то день взойдёт на Востоке, родится на Западе могущественный царь» — такое или подобное этому предсказание читаем мы на вавилонских таблицах. Ясно, что подобную же астрологическую мудрость встречаем мы снова в обвеянном вечно–свежим благоуханием волшебства рассказе о том, как волхвы, увидев на востоке звезду новорождённого царя, из утренней страны пустились в путь, чтобы поклониться младенцу (Матф. II).

Мы испытываем глубокую радость, читая этот рассказ. Ибо как ни верны остаются слова Гёте, что «человеческому духу не подняться над величием и нравственной культурой христианства, мерцающими и светящимися в Евангелиях», всё–таки мы, изучая тщательно древний вавилонский мир и видя, с каким рвением, даже с робким трепетом и страхом передовые умы Вавилона стремятся познать Бога и истину, можем только радоваться тому, что евангелист делает вавилонских мудрецов первыми, принёсшими к колыбели христианства своё поклонение.