гольф в одном клубе. Уолкер выражался куда более определенно, чем Роджер, и проявил куда меньше сочувствия.
– Как подобное вообще могло произойти? Насколько я знаю, вас специально назначили на эту должность, чтобы вы как следует закрутили гайки, а не допустили того, чтобы ваша воспитанница оказалась изнасилованной школьным же врачом. Так как же это произошло?
– Насколько я знаю, пока только существует предположение, что девочку изнасиловали, – поправил его Ноа. – Ничего еще не доказано. Доктор утверждает, что он и пальцем не дотронулся до девушки, разве только при исполнении профессиональных обязанностей.
– Значит, он лжет.
– У вас есть доказательства?
– Но ведь Джули беременна.
Ноа помолчал с минуту, не зная, что ответить на такой абсурдный аргумент. Потом он сказал:
– С таким же успехом можно утверждать, что ее изнасиловал ее же собственный отец.
– Клинт не мог себе позволить такого.
– Питер Грейс тоже утверждает, что не позволил себе ничего подобного. Так кому прикажете верить? Факты же таковы, что я смело могу назвать Джули легкомысленной особой, эдаким мотыльком, срывающим цветы наслаждения. У нее могли быть близкие отношения с любым мальчиком из школы или из ее родного города.
– А вы вообще в состоянии контролировать ситуацию в школе, отданной на ваше попечение?
Ноа пришлось защищаться. И не только в беседе с Уолкером, но и позже, когда ему позвонил еще один член Опекунского совета, а потом другой. Всего за утро ему пришлось переговорить с пятью членами совета и с четырьмя родителями. Его секретарша уже ушла обедать, когда раздался очередной звонок. Ноа хотел было его проигнорировать, но потом все-таки решил взять трубку. У него хорошо получалось успокаивать людей. Чем больше он говорил с членами совета и родителями, тем больше покоя ему удалось вселить в их сердца. Аргументация Ноа всегда была безупречной.
На этот раз звонил Джим Кехани, его знакомый из Санта-Фе.
– Хотел просто спросить, решил ли ты перебираться к нам на следующий год? – сказал он. – Вакансия по-прежнему остается открытой. Конечно, мы принимаем на конкурс документы других кандидатов, но ты остаешься кандидатом номер один.
Ноа хотелось сказать ему что-нибудь вроде «подожди, пока не узнаешь, как разворачиваются события в Маунт-Корте», но сказал совсем другое:
– В принципе, я заинтересован в этой работе. – Ноа хотелось иметь в запасе возможности для маневра. – Что мне следует в таком случае делать?
– Выслать нам краткое резюме твоей предыдущей деятельности. Парочка рекомендательных писем тоже не повредит. Все остальное пришлешь попозже. Я уж было решил, что ты задумал до конца дней скрываться в Маунт-Корте. Надеюсь, у тебя там все хорошо?
Ноа постарался ответить достаточно неопределенно и после этого сразу же ушел из кабинета. Больше говорить по телефону ему не хотелось. Кроме того, ему было необходимо повидаться с дежурным воспитателем из общежития, где проживала Джули, и побеседовать со своим заместителем по внеаудиторной работе с учащимися.
Последней пациенткой Пейдж за день оказалась трехлетняя девочка, первый ребенок молодой пары из нижнего Таккера. Они редко встречались друг с другом – отец работал днем, а мать – по ночам, зато ребенок всегда находился под присмотром. Отец, который, собственно, и принес ребенка, закутал девочку в несколько одеял, чтобы уберечь от холодного декабрьского ветра.
Пейдж выписала молодому папаше рецепт и взяла ребенка со смотрового столика.
– Давайте ей лекарство четыре раза в день, но перед этим обязательно накормите. Держите девочку в тепле, побольше питья, и позвоните мне, если в течение двух дней не наступит улучшение.
Словно догадываясь, от кого исходит помощь, Эмили, так звали девочку, лежала на руках Пейдж совершенно спокойно.
– Какая миленькая, – сказала она с улыбкой, но улыбка пропала, стоило ей подумать, что и Сами в три годика станет такой же миленькой. От того, что ей не придется этого увидеть, в груди Пейдж все сжалось. Все было хорошо, пока она работала и была погружена в заботы своих пациентов, но стоило появиться хоть крошечному перерыву, как ее мысли становились тягостными.
Она обняла Эмили и передала ее в руки отца. Потом проводила их до дверей кабинета и вернулась к себе. Неожиданно к ней вошли Питер и Энджи.
– Есть новости? – спросила Энджи у Питера.
Тот покачал головой. Пейдж сразу заметила, что выглядит он неважно. Она поняла, какие грустные мысли роились у него. Впрочем, и ее мысли не отличались веселостью.
– Отец Джули пока еще не решил окончательно, стоит ему подавать в суд или нет, – произнес он, – но я не уверен, что подобное состояние продлится долго. Джули продолжает настаивать, что ее изнасиловал я.
– Она что, заявила тебе это прямо в лицо? – спросила Энджи.
– Нет. Признаться, мне очень хотелось побеседовать с ней наедине, там, в кабинете у Перрини, но ее адвокат запретил мне это и сказал, что я оказываю давление на свидетеля. Если она будет настаивать на своем, а никто другой не признается в содеянном, то дело будет неизбежно передано в руки полиции и в суд. Тогда это лишь вопрос времени. Они привлекут меня за изнасилование. – Он взглянул на Пейдж. – Непривлекательная картина, верно?
Пейдж сидела, прижав руки ко рту, и хотела было возразить, но не могла подобрать подходящие случаю слова. Она пыталась переварить, какой огромный убыток нанесет дело об изнасиловании престижу Питера, Маунт-Корта, да и их собственной практике, то есть тому, вокруг чего, собственно, строилась вся ее жизнь в течение долгих лет. Если и практика развалится к черту, то Пейдж окажется в безвоздушном пространстве, в своего рода вакууме, из которого только один выход – падение.
– А что Джули собирается делать с ребенком? – спросила Энджи.
– Уж мне, во всяком случае, она об этом не расскажет, – сухо заметил Питер. – Может быть, вы что- нибудь слышали?
Пейдж отрицательно мотнула головой.
– Отец увез ее в Нью-Йорк, там, по-видимому, она и пойдет к гинекологу.
– Вы думаете, она сделает аборт? – спросила Энджи. Пейдж не имела представления.
– Сделает она его или нет, – произнес Питер, – пробы крови и тканей костного мозга в состоянии документально подтвердить, что отец – не я. Мой адвокат составил специальное письмо, чтобы даже в случае аборта ткань плода подвергли анализу. Если они не сделают анализ, это будет означать, что они скрывают улики. Надо, чтобы с помощью анализа можно было установить, имело место изнасилование или нет.
– Она никогда никому не жаловалась, – подхватила Энджи. – И никто не видел, чтобы на ней были синяки или кровоподтеки.
Питер криво усмехнулся.
– По ее словам, ей не хватило смелости признаться Пейдж, что ее коллега по работе оказался способным на такое.
– А я думаю, она должна была пожаловаться!
– Повторяю, она скажет, что не смогла.
Она стояла в кабинете директора, одетая в скромненькое платьице, и разыгрывала из себя невинность.
– Но никто не видел на ее теле синяков…
– А в суде никакие синяки не нужны. Согласно определению, изнасилованием называется половая близость против воли женщины. Так что синяки вовсе не требуются.
– Но их наличие, несомненно, помогло бы Джули сделать обвинение более доказательным. Поскольку у нее нет доказательств, что против нее применяли силу, а анализ покажет, что отец ребенка вовсе не Питер, ее обвинение будет весьма неубедительным.
– Только не надо недооценивать Джулию, – возразил Питер. – Я ведь тоже ее недооценивал, пока она
