Путь в следующие три-четыре дня проходил по леднику, где такой возможности не было.
Но и здесь положение в этом отношении было неважное. Снегопады последних дней закрыли почти все сухие дрова. Ата Улла, который вместе со старшими носильщиками обсуждал вопросы дальнейшего марша, сообщил мне последние результаты переговоров. Сегодня нечего было и думать о дальнейшем марше, носильщики во что бы то ни стало хотели остаться в Урдукасе, в котором имелось хоть какое-то подобие удобств. Непредвиденная остановка хотя бы на один день означала, что нужно немедленно доставить новыми носильщиками 500 килограммов муки из нашего запаса в Асколи.
Главная проблема всего марша через последний населенный пункт Асколи – обеспечение носильщиков продовольствием, что особенно сложно, когда численность носильщиков доходит до батальона. Там, где этот батальон останавливается на лишний день, требуется сразу полтонны муки, а груз остается на месте. Такие остановки усложняют проблему снабжения носильщиков еще и тем, что в населенных пунктах нет таких больших запасов муки. Кроме того, для доставки муки требуются дополнительные носильщики, которых, в свою очередь, тоже нужно обеспечить питанием.
Читатель может получить представление о трудности снабжения носильщиков из того, что для транспортировки грузов от Асколи до базового лагеря нам потребовалось 600 носильщиков.
Весь день 11 мая шел сильный снег, и выход пришлось отложить. На следующее утро все еще шел снег, и носильщики не соглашались покинуть свои «уютные» места. Наконец, часам к девяти утра снег перестал идти, солнце начало пробиваться сквозь облака, и во второй половине дня нам удалось сдвинуть колонну носильщиков с места. Хотя через пару часов мы снова остановились, но самое главное было сделано – нужно было встряхнуть балти.
Вечером 12 мая мы после двухчасового марша остановились на морене. В течение одного часа солнце растопило весь снег на этом месте. Но не все носильщики вышли с нами из Урдукаса. Некоторые из них втихомолку сложили грузы и ушли вниз, другие решили выйти на следующий день. Около 80 грузов остались в Урдукасе, 70 из них были перенесены наверх 13 мая. Теперь у нас оставалось примерно 400 носильщиков, но и это число 13 мая хотя и незначительно, но все же уменьшилось. Погода стояла пасмурная, лежал довольно глубокий снег. Примерно в три часа дня я обнаружил вдали бесснежный моренный конус и взял направление на него, чтобы организовать бивуак на сухом месте. До позднего вечера группами в 30—50 человек подходили носильщики к бивуаку, где мы к этому времени построили невысокие стенки для защиты от ветра. Мы раздали все имеющиеся у нас водонепроницаемые брезенты; к сожалению, их у нас было мало и не хватало, чтобы обеспечить всех: часть брезентов осталась в Урдукасе у грузов.
Ночь прошла без происшествий. Я часто просыпался и слышал голоса балти. Холодную ночь сменило ясное солнечное утро. Когда я вышел из палатки, то увидел носильщиков, которые стояли группами и о чем-то возбужденно говорили. Никто из них не дотрагивался до грузов и никто не завязывал их, как обычно, ремнями из козьей кожи или волос яков. Из импровизированных хижин с каменными стенами и брезентовой крышей были слышны громкие голоса. Неожиданно большая группа балти без грузов повернулась и с жалобной песней начала спуск в долину.
Я попросил Ата Улла объяснить мне, в чем дело. «Они не хотят идти дальше», – лаконично ответил он.
Ситуация была очень серьезной, и трудно было надеяться на помощь. Ата Улла советовал мне спокойно идти дальше, он берет на себя заботу уговорить как можно больше носильщиков продолжать марш. Я последовал его совету и с Компаньони и Реем вышел на морену. Теперь ледник выглядел как море сухого молока, и нам, чтобы облегчить движение носильщикам, пришлось прокладывать путь по глубокому снегу. Мы шли примерно час, то и дело останавливаясь, чтобы из бинокля посмотреть на то, что делается в лагере. Масса носильщиков находилась в непрерывном движении, группы выходили, группы возвращались, вообще было непонятно, что там делается. Наконец, около десяти утра я увидел довольно большую группу, которая решительно двинулась к нам. Я облегченно вздохнул: хоть кто-то вышел вперед. Я знал из опыта, что стоит только одной группе двинуться вперед, как остальные тоже пойдут за ними. Даже те носильщики, которые без грузов начали спуск в Урдукас, вернулись обратно.
После этого мы спокойно продолжили свой путь. День был хороший, небо безоблачное. Перед нами один за другим поднимались гиганты Каракорума; сначала увидели Машербрум, потом Мустаг-Тауэр, немного позже Гашербрум и, наконец, Броуд-пик – первый восьмитысячник, который мы увидели на подходе. Отражение солнца от снега почти ослепляло нас, солнце поджаривало кожу, словно мы стояли около пылающего костра. Горе тому, кто попытался бы снять очки на короткое время – многодневная снежная слепота была бы последствием этого эксперимента.
Прокладывая след в глубоком мягком снегу, мы к трем часам дня подошли к Конкордии – большому горному амфитеатру у слияния верхнего ледника Балторо с ледником Годуин Оустен. Здесь мы увидели К2. Гигант в одиночестве поднимался перед нами. Последний снегопад одел его в белое покрывало, и он резко выделялся на фоне темно-синего неба. Вид К2 потряс моих спутников, впервые увидевших его не на фото и кинопленках, а в действительности. Он был еще великолепнее и грандиознее, чем они себе представляли.
Название Конкордия заимствовано у площади де ла Конкорди в Париже. Так же как эта площадь – одна из самых красивых и больших площадей мира, так и горный театр в Каракоруме – Конкордия – самое красивое место в мире, которое только может представить себе альпинист. Ведь на виду у Конкордии находятся сразу четыре восьмитысячника.
Для нас Конкордия должна была стать только очередным этапом нашего марша, последним этапом перед базовым лагерем у подножья грандиозных стен вершины К2. Но все получилось иначе. Носильщики прибыли в Конкордию, обожженные солнцем, уставшие от марша по мокрому снегу группами в 70—100 человек. Они побросали свой груз в снег и в тот же вечер с бранью и клятвами вернулись в долину. Я был ошеломлен при виде их возвращения, но не имел никаких возможностей задержать возбужденную массу носильщиков. Но еще более удивленным и пораженным был Ата Улла, который до этого момента ни в коей мере не считал возможным такое массовое бегство носильщиков. Экспедиция стояла на грани срыва, несмотря на то, что до базового лагеря оставалось идти очень немного.
400 грузов, которые лежали перед нами на снегу, можно было транспортировать, только имея такое же число носильщиков. Правда, у нас еще оставался луч надежды. На следующий день должна была подойти колонна в 70 носильщиков, которая на сутки позже вышла из Урдукаса. Нужно было попытаться оставить часть из них здесь, чтобы организовать транспортировку грузов между Конкордией и базовым лагерем, одновременно заботясь и о том, чтобы из Урдукаса и Асколи доставить для них муку. Эта надежда оживила нас. На всякий случай я на следующий день послал руководителя каравана в Урдукас с заданием нанять группу носильщиков на длительный срок для работы в районе Конкордия – базовый лагерь. Заботу об организации второй колонны я возложил на сопровождающих нас пакистанских офицеров и ушел с Ата Улла к подножью К2, чтобы установить место для базового лагеря. В случае согласия носильщиков продолжать у нас работу сюда можно было бы направить их колонну.
15 мая, был солнечный день, воздух чистый и прозрачный, как в день нашего полета вокруг К2. Гора была видна в своих самых мелких деталях. Почти весь день я прошел по тяжелому снегу от Конкордии вверх, в базовый лагерь, который я намеревался установить на высоте 5000 метров на последнем моренном
