ресторане.

В три ночи смертельно уставшая Темперанс откинулась на спинку стула.

– Буду спать целую неделю, – сказала она. – До вторника меня не будить!

– Вы забыли, что сегодня воскресенье? – зевая, спросила Грейс.

– Здорово! Можно ничего не делать.

– Только не у Маккэрна, – мягко сказала Грейс.

Элис с бабушкой уже спали, а Темперанс вместе с Грейс сидели за столом, заваленным деталями для шляп, здесь лежали и четыре готовые шляпы. Темперанс столько лет носила шляпы и не догадывалась, как трудно их изготовить.

– Это день отдыха для меня, – Темперанс встала, поддерживая руками спину.

– Вам через несколько часов проводить урок Библии, – сказала Грейс.

– Ах, да... Я его просто отменю. Позанимаемся на следующей неделе, – ответила Темперанс, направляясь к двери с единственной мыслью о кровати.

– Конечно. Я скажу детям, – бесцветным тоном ответила Грейс.

Темперанс замерла на пороге, держась за ручку двери. Ей не хотелось оборачиваться, потому что она понимала: как только она обернется и увидит вытянутое лицо Грейс, сразу почувствует себя виноватой. Но на сегодня с нее хватит!

Она открыла дверь, спиной чувствуя взгляд Грейс. Боже, как хочется спать!

– Разбудите меня перед уроком, – буркнула она с тяжким вздохом и слезами на глазах, не оборачиваясь на Грейс, и закрыла за собой дверь.

– Неужели эти дети никогда не веселятся? – спросила Темперанс, глядя на детей, неподвижно стоявших вдоль стен бальной комнаты.

В центре залы лежала куча роликовых коньков.

– Веселятся, конечно. Но они никогда раньше не были в бальной комнате, а вы леди, – шепотом ответила ей Грейс.

Последнее слово она произнесла так, будто Темперагк была чем-то на редкость утонченным и не стала бы пить чай из кружки, а только из чашечки тончайшего фарфора.

Темперанс вздохнула.

– Элис и Рамси... – она замолчала, увидев ужас на лицах обоих.

Будь их воля, они давно бы уже спрятались за обшивкой из дерева.

– И ради этого я недоспала сегодня, – Темперанс подавила зевок.

Вот что получается из ее блестящей идеи устроить детям праздник-сюрприз. Может быть, увидев угощение, они воспрянут духом. Эппи с сестрой готовят с четырех утра, а еще есть апельсины и шоколад, который прислала мать, поэтому, может быть...

Но Темперанс не могла избавиться от чувства разочарования. Два дня назад она лицом к лицу встретилась с этим ужасным человеком, Хэмишем. Ей пришлось просить прощения у него за свое грубое поведение в день их знакомства и вдобавок скромно и застенчиво выклянчивать его позволения на урок Библии по воскресеньям.

Конечно, этот отвратительный человек заставил ее унизиться. Он потребовал от нее отчета: о чем она будет рассказывать детям. В голове Темперанс носились шляпы и мысли о том, что еще за чудо пришлет ее мать на роль невесты, поэтому она не смогла быстро вспомнить о какой-нибудь библейской притче. Пытаясь выиграть время, она открыла одну из белых библий и увидела слово «Есфирь».

– Притча об Есфирь и Царе... Мне всегда она нравилась, и мораль притчи тоже очень хорошая.

– Все зависит от того, как вы ее преподнесете, – подозрительно произнес Хэмиш.

– А как бы вы ее преподнесли? – спросила Темперанс и улыбнулась ему так, как обычно улыбалась мужчинам, которые могли дать денег на ее прожекты.

После этого она прослушала сорокапятиминутную лекцию о морали притчи об Есфирь.

... – И все напрасно!

– Что? – спросила Грейс.

– Я говорю, что все мои мучения напрасны. Я могла бы накормить детей на открытом воздухе, но мне так хотелось, чтобы они не только поели, но и повеселились.

Но ей не удалось убедить детей даже хотя бы прикоснуться к конькам.

– Коньки действительно выглядят пугающе, – заметила Грейс.

– Неправда! – ответила Темперанс. – Половину своего детства я прокаталась на коньках по Нью-Йорку. Я сносила все на своем пути, маме постоянно жаловались на меня. Никто из соседских детей ни разу не обогнал меня и не перещеголял в трюках.

– Да, но эти дети не знают вас, к тому же они ни разу не видели коньки.

Темперанс привязала к ногам пару коньков, сделала несколько оборотов по зале, совсем незамысловатых, показывая детям, как все просто. Но они отказывались иметь дело со странными приспособлениями.