прерывается, какъ мы уже сказали, исторіи д?яній нашего рыцаря, и историкъ ничего не говоритъ, что случилось потомъ. Это крайне огорчило меня, и удовольствіе, испытанное при чтеніи прекрасной книги уступило м?сто досад?, когда я подумалъ, какъ мало могъ я разсчитывать, чтобы мн? удалось отыскать продолженіе этого зам?чательнаго разсказа. Мн? казалось однако невозможнымъ, чтобы такой славный рыцарь, какъ Донъ-Кихотъ, не нашелъ мудреца, который пов?далъ-бы міру о его неслыханныхъ д?лахъ; я не могъ в?рить, чтобы онъ оказался лишеннымъ той чести, которой удостоились Платиръ и ему подобные странствующіе рыцари, им?вшіе по одному и даже по два историка, оставившихъ намъ сказанія не только о подвигахъ и д?яніяхъ этихъ рыцарей, но даже о самыхъ сокровенныхъ помыслахъ ихъ, не стоющихъ, по видимому, никакого вниманія. Повторяю, я не могъ примириться съ мыслію, что эта чудесная исторія осталась не доконченной, и одно только всесокрушающее время, думалъ я, могло уничтожить или погрести ее въ пыли какого нибудь архива. Съ другой стороны, я говорилъ себ?, если въ числ? книгъ нашлись такія не старыя сочиненія, какъ генаресскія нимфы, или лекарство отъ ревности, то ясно, что исторія его принадлежитъ не къ запамятнымъ временамъ, и что если она даже не написана, то, во всякомъ случа?, должна бы жить еще въ памяти людей его околодка. Мысль эта не давала мн? покоя. Я томился желаніемъ узнать дальн?йшія похожденія нашего безсмертнаго испанца Донъ- Кихота, этого осл?пительнаго св?тила ламанчскаго, этого дивнаго мужа, который, въ жалкій нашъ в?къ, р?шился воскресить странствующее рыцарство, посвятить жизнь свою пресл?дованію зла, защит? вдовъ и покровительству несчастныхъ д?въ, странствовавшихъ, на своихъ коняхъ, съ хлыстомъ въ рук? и съ тяжестью всего своего ц?ломудрія на плечахъ, до горамъ и доламъ, такъ беззаботно, что если даже он? избавлялись отъ преступныхъ покушеній какого-нибудь безм?рнаго великана или нев?жи рыцаря то посл? восьмидесятил?тнихъ странствованій по б?лому св?ту, впродолженіи которыхъ умудрялись ни разу не ночевать подъ кровлей своего дома, он? сходили во гробъ столь-же невинными, какъ и ихъ матери. Какъ въ этомъ, такъ и во многихъ другихъ отношеніяхъ рыцарь Донъ-Кихотъ достоинъ в?ков?чныхъ похвалъ, часть ихъ должна бы принадлежать и мн? за т? неусыпныя старанія, которыя я прилагалъ къ отысканію и изданію въ св?тъ конца этой исторіи. Конечно, еслибъ не счастливый случай, вс? мои старанія не послужили-бы ни къ чему, и мы лишились бы того удовольствія, которое можемъ испытывать часа два, употребленные на прочтеніе этойг иииги. Гуляя однажды, по алканской улиц?, въ Толедо, я увид?лъ мальчика, продававшаго старыя рукописи и шолковые лохмотья. Такъ какъ я съ малол?тства страшно любилъ читать все, даже валявшіяся на улиц? бумажки, поэтому, сл?дуя своему природному влеченію, я взялъ изъ рукъ мальчика одну тетрадь, оказавшуюся арабской рукописью. Не зная арабскаго языка, я оглянулся вокругъ себя, въ надежд? увид?ть гд? нибудь объиспанившагося мориска, который бы могъ прочесть и перевести мн? эту рукопись. За переводчикомъ д?ло не стало въ такомъ город?, гд? можно найти знатоковъ не только арабскаго, но и другаго, бол?е святаго и древняго языка. Объяснивъ мориску въ чемъ д?ло, я передахъ ему тетрадь, и не усп?лъ онъ прочесть н?сколькихъ строкъ, какъ принялся громко хохотать. На вопросъ мой, чему онъ см?ется? онъ отв?чалъ, что его разсм?шила одна выноска на поляхъ этой рукописи. Я попросилъ перевести ее, и онъ, продолжая см?яться, прочелъ сл?дующее: эта, такъ часто упоминаемая зд?сь Дульцинея Тобозская была, какъ говорятъ, изв?стной во всемъ Ламанч? мастерицей солить поросятъ. Услышавъ имя Дульцинеи, я он?м?лъ отъ удивленія; мн? тотчасъ же вообразилось, что рукопись эта ничто иное, какъ исторія Донъ-Кихота. Я попросилъ мориска прочесть заглавіе тетради, и оказалось, что это д?йствительно исторія Донъ-Кихота Ламанчскаго, написанная арабскимъ историкомъ Сидъ Гамедомъ Бененгели. Какъ описать восторгъ мой при этомъ изв?стіи? Съ трудомъ скрывая его, я вырвалъ рукопись изъ рукъ мальчика и купилъ у него за полъ-реаха вс? его тетради. Конечно, еслибъ онъ могъ угадать какъ мн? нужны он?, то могъ бы см?ло накинуть на проданный имъ товаръ съ полдюжины реаловъ лишку. Отведя въ сторону мориска, и оставшись съ нимъ за ст?ною городскаго собора, я просилъ его перевести мн? на испанскій языкъ пріобр?тенныя иною рукописи, или по крайней м?р? т? изъ нихъ, которыя содержатъ въ себ? исторію Донъ-Кихота, ничего не выбрасывая изъ нихъ и не прибавляя, предлагая ему заплатить впередъ, сколько онъ потребуетъ. Онъ удовольствовался пудомъ съ небольшимъ изюму и четырьмя четверками пшеницы, об?щая мн? скоро и точно перевести вс? эти рукописи. Чтобы не выпустить какъ-нибудь изъ рукъ такого прекраснаго случая и вм?ст? ускорить д?ло, я привелъ мориска къ себ? на квартиру, гд? онъ въ шесть нед?ль окончилъ весь переводъ, совершенно въ томъ вид?, въ какомъ онъ теперь появляется въ св?тъ.
Въ первой тетради нарисована была битва Донъ-Кихота съ бискайцемъ; оба въ томъ положеніи, въ какомъ мы ихъ оставили, съ занесенными другъ на друга мечами; одинъ, прикрытый своимъ грознымъ щитомъ, другой — подушкой. У ногъ бискайца, мулъ котораго такъ поразительно былъ изображенъ, что его издали можно было принять за наемнаго, написано было — донъ Санчо Азпельтіо; у ногъ Россинанта написано было: Донъ-Кихотъ. Россинантъ былъ мастерски нарисованъ: такой длинный, длинный и тощій, съ такой выдающейся шеей и чахоточной мордой, что онъ вполн? оправдывалъ свое названіе. Возл? него нарисованъ былъ Санчо, держа за узду своего осла; у ногъ его также красовалась надпись Санчо Занкасъ. Прозвище это, какъ кажется, судя по картин?, происходило отъ его брюшка, роста и косолапыхъ ногъ; поэтому должно быть историкъ и называетъ его безразлично то Санчо, то Занкасъ. Можно было бы упомянуть еще о н?которыхъ мелочахъ, но такъ какъ он? сами по себ? незначительны и исторія наша нисколько не выиграла бы отъ нихъ въ своей правдивости, — говорю въ своей правдивости, потому что н?тъ исторіи, о которой можно было бы сказать что она дурна, если только она истинна, — поэтому я и опускаю ихъ безъ вниманія. Исторію же Донъ-Кихота, если и можно было бы заподозрить по чему нибудь во лжи, то разв? потому только, что она написана арабомъ, а арабы, какъ изв?стно, не особые поклонники правды. Но съ другой стороны, изъ ненависти къ намъ, арабскій историкъ, во многихъ случаяхъ, готовъ былъ бы скор?е недоговорить, ч?мъ перелить черезъ край; таково, по крайней м?р?, мое мн?ніе. И д?йствительно онъ говоритъ удивительно сжато, или даже молчитъ везд?, гд?, по моему мн?нію, ему сл?довало особенно распространиться о подвигахъ Лананчскаго рыцаря;.— уловка недостойная историка, обязаннаго быть безпристрастнымъ и правдивымъ, ни на минуту не жертвуя исторической истиной страху, привязанности, корысти и вражд?; исторія, это мать истины, хранилище вс?хъ д?йствій челов?ка; она приподымаетъ предъ нами зав?су съ прошлаго, полнаго великихъ прим?ровъ для настоящаго и поученій для будущаго. Все это, читатель, найдешь ты въ предлагаемой иною исторіи, и если чего не окажется въ ней, то отв?тственность за то должна пасть на автора, а не на переводчика. Оговорившись такимъ образомъ, приступимъ къ изложенію дальн?йшей исторіи Донъ-Кихота, начинающейся такъ: при взгляд? на мужественныя и р?шительныя позы двухъ гордыхъ бойцовъ, стоявшихъ съ занесенными другъ на друга мечами, можно было думать, что они грозятъ аду, небесамъ и земл?. Бискаецъ ударилъ первый и притомъ съ такою силою и озлобленіемъ, что еслибъ оружіе не поскользнуло въ его рук?, то этотъ ударъ положилъ бы конецъ битв? и дальн?йшимъ похожденіямъ нашего героя. Но судьба, хранившая его для новыхъ подвиговъ, перевернула мечъ въ рук? бискайца такъ, что обрушившись на л?вое плечо противника, ударъ обезоружилъ его только съ этой стороны, отс?кши часть шлема и половину его уха. Кто могъ, великій Боже! описать б?шенство Донъ-Кихота, въ минуту почувствованнаго имъ удара! Выпрямившись на стременахъ и стиснувъ об?ими руками мечъ, онъ нанесъ имъ такой страшный ударъ по голов? противника, что у несчастнаго, не смотря на защиту подушки, кровь брызнула изъ носу, ушей и рта, и онъ непрем?нно повалился бъ на землю, еслибъ, въ минуту удара, не ухватился со всей силой за шею своего мула; вскор?, однако, руки его повисли на воздух?, ноги потеряли стремена, и испуганный мулъ, не чувствуя бол?е узды, стремглавъ кинулся въ сторону, сбросивъ съ себя всадника, какъ снопъ, повалившагося на землю.
Увид?въ своего врага, распростертымъ на земл?, Донъ-Кихоть, быстро соскочивъ съ лошади, приставилъ къ глазамъ его остріе меча, повел?вая ему сдаться, подъ угрозою смерти. Бискаецъ не въ силахъ былъ проговорить ни слова, и озлобленный противникъ не пощадилъ бы его, еслибъ дама въ карет?, издали ожидавшая развязки нежданнаго боя, полумертвая отъ страха, не посп?шила къ рыцарю съ мольбою пощадить ея оруженосца. «Щажу его, прекрасная дама», отв?чалъ Донъ-Кихотъ, «но только съ условіемъ, чтобы онъ далъ мн? слово отправиться въ Тобозо, представиться тамъ отъ моего имени несравненной Дульцине? и повергнуть себя въ ея распоряженіе».
Ничего не понимая, не зная и не спрашивая, что за существо эта несравненная Дульцинея, дама, ни мало не колеблясь, согласилась на вс? условія, предложенныя ей рыцаремъ.
«Пусть же живетъ онъ, покоясь на вашемъ слов?«, отв?чалъ Донъ-Кихотъ, указывая на бискайца, «пусть будетъ обязанъ вамъ тою милостью, которой онъ недостоинъ былъ за свою надменность».
