видимости, дело было улажено: очень скоро в кофейне снова воцарилось благоговейное молчание, и рассказчик продолжил повествование.

Ценой неустанных трудов и долгих бессонных ночей мастер Адонирам закончил эту; уже были вырыты в песке формы для колоссальных статуй. Строители много дней копали землю и дробили камень, и словно след исполина глубоко отпечатался на плоскогорье Сиона, где должно было быть отлито медное море. Готовы были для него прочные каменные контрфорсы, которые потом предстояло заменить гигантским львам и сфинксам, предназначенным служить ему опорами. Толстые брусья из золота, которое не плавится при температуре плавления бронзы, поддерживали крышку огромной чаши. Расплавленный металл, стекая по множеству желобов, должен был заполнить пустоту, а затем, остыв, заключить в оковы золотые колышки и слиться в одно целое с этими надежными и драгоценными вехами.

Семь раз всходило и заходило солнце с тех пор, как закипела руда в печи, над которой возвышалась массивная башня из кирпича, заканчивающаяся в шестидесяти локтях от земли усеченным конусом с отверстием, откуда вырывался красный дым, синеватые языки пламени и снопы искр.

Глубокий ров, прорытый между формой и подножием печи, должен был стать руслом огненной реки, когда придет час железными кирками открыть чрево вулкана.

Приступить к великому деянию было решено ночью: в это время легко следить за продвижением жидкого металла, когда он, белый и лучезарный, сам освещает свой путь; а если раскаленная лава грозит выйти из повиновения, просочившись в незаметную трещину или проделав щель в обшивке, это легко увидеть впотьмах.

Не было в Иерусалиме никого, кто бы равнодушно ожидал решающего часа, которому суждено было обессмертить или навеки опозорить имя Адонирама. Оставив свои занятия, шли к храму ремесленники со всех концов царства, и на склоне дня в канун роковой ночи с самого заката солнца толпы любопытных заполонили окрестные холмы.

Никогда еще ни один мастер по собственному почину и вопреки всем предостережениям не пускался в столь рискованное предприятие. Отливка металлов – весьма интересное зрелище, и зачастую, когда отливались большие статуи или детали, сам царь Сулайман изъявлял желание провести ночь в мастерских, а вельможи оспаривали друг у друга право сопровождать его.

Но отливка медного моря была невиданным по размаху делом, вызовом гения людским предрассудкам, силам природы и суждениям знатоков, которые все как один предсказывали мастеру неудачу.

Поэтому, предвкушая захватывающий поединок, люди всех возрастов, из всех земель еще засветло толпились на холме Сиона, подступы к которому охраняли легионы ремесленников. Безмолвные отряды обходили дозором толпу, поддерживая порядок и не допуская ни малейшего шума… Это было нетрудно, ибо по приказу царя звуки трубы призвали к полной тишине под страхом смертной казни – необходимая мера, чтобы отчетливо слышались и быстро выполнялись все команды.

Вечерняя звезда уже клонилась к морю; ночь была темная, низко нависшие облака казались рыжеватыми в отсветах пламени, вырывающегося из печи; час был близок. В сопровождении мастеров Адонирам в свете факелов расхаживал по площадке, в последний раз проверял, все ли готово. Под большим навесом у печи можно было разглядеть кузнецов в медных шлемах с опущенными козырьками и в длинных белых одеяниях с короткими рукавами – вооруженные железными крюками, они извлекали из пламенеющего жерла печи шлак, вязкие комья полузастывшей пены, и уносили их подальше от формы. Кочегары, сидя на высоких лесах, поддерживаемых прочными опорами, бросали сверху в топку корзины угля, и пламя отвечало устрашающим ревом, вырываясь из вентиляционных отверстий. Повсюду роились толпы подмастерьев с лопатами, кирками и кольями; длинные тени скользили за ними по земле. Все были почти обнажены: лишь узкие повязки из полосатой ткани прикрывали бедра; на головы были натянуты шерстяные колпаки, а ноги были защищены деревянными наколенниками, привязанными кожаными ремнями. Почерневшие от угольной пыли, лица их казались красными в отблесках пламени; они сновали по площадке, подобные демонам или призракам.

Звуки фанфар возвестили о прибытии царской свиты; появился Сулайман вместе с царицей Савской; Адонирам почтительно приветствовал их и проводил к импровизированному трону, сооруженному специально для высоких гостей. На скульпторе был нагрудник из буйволовой кожи; белый шерстяной фартук доходил ему до колен, его сильные ноги защищали гетры из кожи тигра, а ступни были босы, ибо он мог, не ощущая жара, ходить по раскаленному докрасна металлу.

– Вы предстали передо мной во всем вашем могуществе, – обратилась Балкида к царю строителей, – подобно божеству огня. Если ваш замысел удастся, никто в эту ночь не сможет считать себя выше мастера Адонирама!..

Художник, как ни был он занят, собирался уже ответить ей, однако Сулайман, неизменно мудрый, но порой ревнивый, перебил его.

– Мастер, – властно произнес он, – не теряйте драгоценного времени; вернитесь к вашей работе: я не хочу, чтобы, пока вы будете здесь, произошел какой-нибудь несчастный случай, в котором мы невольно окажемся повинны.

Царица успела приветственно поднять руку, и Адонирам удалился.

«Если он сделает это, – подумал Сулайман, – каким несравненным памятником украсит он храм Адонаи; но как же возрастет тогда его сила, которой уже следует опасаться!»

Через несколько мгновений они увидели Адонирама у печи. Пламя освещало его снизу, отчего его статная фигура казалась еще выше; длинная тень ложилась на стену и на прибитый к ней бронзовый лист, по которому каждый из мастеров двадцать раз ударил железным молотком. Гул далеко разнесся по холмам, и стало еще тише, чем прежде. Вдруг десять теней с кирками и рычагами устремились в ров, прорытый под жерлом печи прямо напротив трона. Кузнечные мехи, издав последний хрип, замерли, и слышны были только глухие удары железа по обожженной глине, которой было заделано отверстие, откуда предстояло хлынуть расплавленному металлу. Вскоре глина в этом месте стала фиолетовой, потом покраснела, озарилась оранжевым светом; в центре засветилась белая точка, и все подручные отошли назад, только двое остались у печи. Под наблюдением Адонирама эти двое осторожно откалывали куски глины вокруг светящейся точки, стараясь не пробить корку насквозь… Мастер с тревогой следил за ними.

Во время этих приготовлений верный подмастерье Адонирама, юный Бенони, преданный ему всей душой, перебегал от одной группы строителей к другой, глядя, усердно ли все трудятся, в точности ли выполняются приказы, – и не было судьи строже его.

Но вдруг случилось неожиданное – молодой подмастерье в смятении подбежал к трону, пал к ногам Сулаймана, распростерся ниц и воскликнул: