Чувствуя приближающуюся опасность, Эрминия затаила дыхание и ждала взрыва. В горле у нее пересохло, как это обыкновенно бывает в минуты больших душевных волнений.
Телемак де Сент-Беат рассказывал далее:
— Попавшийся навстречу стрелок подал мне письмо, адресованное на имя графа Каспара д'Эспиншаля. Плут Бигон (ты знаешь его неделикатность!) выхватил письмо и прочел его не колеблясь. Оно со мной. Не желаешь ли пробежаться по этим строкам?
— Покажи, — ответила Эрминия. И, чувствуя на себе устремленные проницательные взоры брата, она превратилась в мраморную статую и не выдала ни малейшего смущения. Посмотрев на поданную записку, тихо возвратила ее брату со словами:
— Черная и гнусная клевета.
— Меня очень радуют эти слова. И знаешь ли, сестра, почему радуют: я не считал автором подлой записки никого другого, кроме тебя.
Глаза Эрминии бросили ужасный взгляд. Если бы могли они действовать, как пистолетный выстрел, то убили бы кавалера.
— Ты очень дурно думаешь о своей сестре.
И слезы увлажнили прекрасный взор хитрой женщины.
— Эрминия! — грозно произнес Телемак. — Я не обвиняю тебя, хотя у меня есть основание к обвинению. Прежде всего, твое состояние подозрительно: оставленного тебе мужем не может хватать на твою роскошную жизнь. У тебя существуют какие-то тайные источники доходов. Потом, в тот самый вечер, когда стрелок отдал мне письмо, Каспар д'Эспиншаль посетил тебя. Осмелишься ли отрицать? Я подслушал твои низкие речи с ним. Ты сказала: «Выйду за вас, когда вы сделаетесь вдовцом»…
Говоря это, Телемак вдруг увидел на бюро несколько перьев и, взяв их в руки, нашел, что кончик одного обрезан очень тупо. В уме его это ничтожное, по-видимому, обстоятельство превратило сомнение в твердую уверенность.
— Вот и доказательства! — воскликнул он громовым голосом. — Ну, рискнешь ли еще отказываться?
— О, Боже мой! — могла только воскликнуть баронесса и упала в кресло.
— Без этих комедий! — до боли сжимая ей руку, продолжал кавалер. — Надо положить этому конец, отвечай теперь уже не брату, но судье. Понимаешь меня?
Эрминия упала на колени.
— Встаньте, сударыня! Встаньте! Надо прежде всего исправить сделанное вами зло, а потом уже поговорим об огорчениях…
Эрминия поднялась на ноги, только затем, чтобы упасть на диван в обморок.
XI
Инезилла, подслушивавшая, по своему обыкновению, под дверями, в эту минуту появилась на пороге.
— Мне показалось, что меня звали! — произнесла она, встретив суровый взгляд Телемака. Видя свою госпожу в обмороке, она было кинулась к ней с притворным криком ужаса.
— Прочь! Не подходи… — произнес грозный кавалер и выслал служанку вон. Глубокое презрение отпечатлелось на его лице, когда он снова взглянул на свою сестру.
Баронесса должна была волей-неволей открыть глаза, чувствуя, что рука брата тащит се к столу. Вытащив пистолет и приставив дуло к виску молодой женщины, брат произнес только одно слово:
— Пиши!
— Я буду писать, — ответила Эрминия. По голосу и лицу Телемака она видела, что всякое дальнейшее сопротивление бесполезно и опасно. Дрожащей рукой она писала под диктовку:
«
Несколько раз Эрминия пробовала бросить перо и отказаться от такого ужасного самообвинения, но всякий раз холодное железо пистолетного дула касалось ее лба, и она была вынуждена снова браться за перо. Наконец письмо было окончено и подписано. Телемак спрятал его в карман и ушел.
Во дворце принца де Булльона он отдал приказ отряду солдат окружить жилище Эрминии и не дозволять никому выходить из него. Сам тем временем, не обращая внимания на зимний холод и бурю, пошел в конюшню, оседлал лошадь и пустился галопом в сторону замка Мессиак.
Едва брат вышел, Эрминия, прислушиваясь еще к его удаляющимся шагам, кликнула Инезиллу и спросила торопливо:
— Предана ли ты мне?
— Вы сами знаете, сударыня, как я вам предана, — ответила удивленная камеристка.
Удивление ее еще больше увеличилось, когда она увидела, что ее госпожа переоделась в мужское платье и произнесла, обращаясь к ней:
— Если это так, то сейчас же отправляйся со мной.
— Куда идти?
— Об этом узнаешь в свое время.
— Мне удобнее было бы узнать это теперь, особенно, видя такое переодевание…
— Ну, полно! Ты ведь, кажется, никогда не боялась мужчин.
— Так… но все же не мешает знать…
— Любопытство оставь на потом. Собери мои драгоценности и иди за мной. Через десять минут уже будет поздно.
Когда сборы кончились, золото и бриллианты взяты, обе женщины сошли по лестнице и госпожа велела служанке выглянуть на улицу: нет ли там кого-нибудь?
Вдали послышался какой-то шум. Беглянки торопливо перебежали в соседний переулок и оттуда увидели, при мигающем плохом освещении нескольких фонарей, двенадцать человек солдат, окружавших дом, из которого они только что бежали.
— Я этого ожидала! — прошептала Эрминия.
Инезилла колебалась.
— Я не скрою перед вами, — сказала она, — что слышала наш разговор с братом.
— Ну и что же? — взяв ее за руку, произнесла Эрминия.
— То, что не желаю участвовать в таком деле и возвращаюсь домой.
Зубы Эрминии, сжатые от гнева, скрипнули.
— Как хочешь, моя милая! Прошу одного: не удаляйся сейчас. Я знаю дом, где меня примут гостеприимно. Доведи меня туда и затем возвращайся, куда пожелаешь.
Инезилла согласилась. Ее особенно подстрекало любопытство узнать, что это был за дом, в котором госпожа ее могла гостить во всякое время дня и ночи. Женщины, договорившись, смело скрылись в лабиринте темных улиц и закоулков. Наконец госпожа Эрминия де Сент-Жермен остановилась около старого здания, на углу узенькой улицы. Это был дом де Канеллака.
Большое движение господствовало за стенами; слышен был звон железа о камни мостовой, ржание лошадей и голоса слуг, бросавшихся в разные стороны исполнять приказания.
«Что бы это значило?!» — подумала жена Бигона. Какое-то неприятное предчувствие и даже страх на минуту встревожили ее; она была не прочь бежать отсюда. Но Эрминия стояла тут же рядом, вооруженная и страшная, как амазонка Ариоста. Пришлось волей-неволей ожидать. Эрминия рукояткой шпаги постучала в дверь, и когда голова одного из бандитов выглянула, произнесла: