— Войдешь и в собственный гроб, подожди только минут пять.

И барон хотел броситься к двери, но дикий положил руку на его плечо, и Канеллак не мог двинуться, точно его кто приковал к месту.

— Выслушай меня, — начал Эвлогий, — тебе не следует сердиться: твои волосы уже поседели и смерть заглядывает в твои глаза. Я убил одного из твоих людей. Но он напал первый, и счет окончен. Пожелай я только вспомнить кое-что из давно прошедшего, пришлось бы и с тобой сводить страшные счеты. Но я лучше о прошлом забуду. Убийство мне противно. Ты меня хотел повесить, я тебя прощаю.

Де Канеллак схватился за палаш и кинулся на Эвлогия.

Дикий только улыбнулся.

— Я такой же дворянин, как и ты, но силой равен десяти таких, как ты.

И, взмахнув своей дубинкой, он выбил палаш из рук Канеллака.

— Спрашиваю в последний раз, желаешь ли ты меня выслушать, бешеный старик?

— Говори! — ответил барон, скрипя зубами и сжимая кулаки. — Говори поскорее.

— Прежде всего, прикажи твоим разбойникам, пусть они меня не беспокоят. От рождения я привык летом и зимой жить в лесу и не хочу лишиться этого удовольствия теперь.

— Неужели не хочешь? — насмешливо произнес старик, дрожа от бешенства.

— Напрасно сердишься. Я тебе не уступлю. Как мне нравится, так и будет. Перед тобой, толкуют люди, все привыкли дрожать, но я не задрожу. Ты и твои разбойники для меня смешны. Ты и теперь в моих руках, у моих ног. Но я уже сказал, что прощаю тебя! Даже более: ты не должен посылать, когда я выйду отсюда, своих сбиров беспокоить меня, в противном случае они умрут, и моя месть настигнет тебя. Через пятнадцать дней я снова буду в этом доме, подам тебе руку, если ты исполнишь, что я требую, или убью тебя, если ты начнешь войну.

Старый де Канеллак разрывал себе грудь ногтями, чтобы скрыть бешенство.

— Прекрасно, — произнес он, — через пятнадцать дней мы увидим, что случится. Но теперь чего ты еще желаешь?

Эвлогий сделал вид, будто не замечает бешенства своего врага, и произнес:

— Через пятнадцать дней, клянусь, я снова приду сюда!

— Если проживешь эти пятнадцать дней.

— Проживу и приду.

— О! Этот оборванец просто с ума сошел! — воскликнул барон.

Эвлогий вынул из кармана анонимное письмо и, показывая его, спросил:

— Умеешь ты читать?

— Немного, — ответил старый барон и прочел адрес письма: «Господину графу Каспару д'Эспиншалю».

— Кто писал это письмо?

— Какой черт может помочь мне узнать это?

— Ты называешься дворянином?

— Да! Я дворянин, и лучшей крови, чем ты.

— В таком случае присягни мне словом дворянина, что письмо это и его содержание тебе неизвестно.

Бешенство Канеллака сменилось искренним любопытством. У него такой уж был склад характера.

— Пусть меня гром убьет, если я тут что-нибудь понимаю! — воскликнул он.

— Письмо это я нашел вчера в том самом лесу, в котором ты и твои люди искали меня.

— Гм! Очень может быть, — прошептал барон, — что письмо это выпало из кармана плута, которого мы били палками.

— Какого плута?

— Бигона. Лакея этого оборванного кавалера Телемака де Сент-Беата, которого, разве один черт знает, за что принц де Булльон сделал капитаном.

Эвлогий спрятал письмо, закутался снова в плащ, запер дверь комнаты Канеллака на замок и сошел с крыльца, презрительно поглядывая на бандитов, стоявших на дворе.

Буря ревела, усиливаясь каждую минуту, на улицах не было живой души. Только снег падал хлопьями. Эвлогий шел торопливо ко двору принца де Булльона тесными и мрачными переулками.

— Куда вы идете, друг мой? — спросил его часовой, перекрещивая алебардой вход.

— Мне надо видеть Телемака де Сент-Беата.

Часовой показал ему отдельный павильон, занимаемый кавалером. При виде Эвлогия лица Телемака де Сент-Беата и Бигона оживились. Дикий и им также показал анонимное письмо, говоря:

— Знаете вы эту записку?

— Это мое письмо! — воскликнул Бигон. — Благодарю, честный лесной человек.

Опираясь на свою палицу, Эвлогий мрачно посмотрел на Телемака де Сент-Беата и его слугу.

— Ты писал это письмо?

— Я?! — ответил Бигон. — Кем же вы меня считаете? Написавший это — подлец и лгун. Я очень охотно пробил бы его грудь моей толедской шпагой, если бы она у меня была и если бы я знал, кто такой писавший.

Лицо дикаря сделалось светлее.

— А ты не читал письма? — спросил Эвлогия кавалер.

— Я не читал. Но прочел тот, кому оно адресовано — граф Каспар д'Эспиншаль.

Известие это ужаснуло Телемака де Сент-Беата.

— Ужасное несчастье! — воскликнул он. — Я хорошо знаю Каспара д'Эспиншаля; малейшего подозрения достаточно, чтобы он поверил клевете и — горе, горе тогда обоим несчастливцам. Необходимо сейчас же что-нибудь предпринять, если только теперь уже не поздно.

— Еще не поздно! — был серьезный ответ Эвлогия.

— Вы говорите, не поздно! Очевидно, вам известны все тайны деятельности графа Каспара д'Эспиншаля. Видя записку в ваших руках, думаю, что граф совершенно вам доверяет.

Дикий кивнул головой в знак подтверждения.

— Я вас не знаю, — продолжал Телемак де Сент-Беат, — и меньше всего имею желания допытываться, кто вы такой. Но если вы признаете что-либо святым, если память о вашем отце и матери еще живут в вашем сердце, заклинаю: употребите всевозможные средства и не допустите графа Каспара д'Эспиншаля, опутанного подлой интригой, сделаться убийцей невинных. Скажите ему, что я ищу гнусного автора пасквиля и, когда найду, накажу его достаточно.

Эвлогий, опустив голову, выслушал все это, потом проницательно поглядел в глаза кавалеру и произнес, пожав ему Руку:

— Верю. Оставляю вам роковую записку и возвращаюсь в Мессиак. Прощайте пока что.

Дикий человек исчез. Телемак де Сент-Беат, не обращая внимания на позднюю пору, завернулся в плащ и пошел к сестре.

Эрминия приняла его, по обыкновению, немного смущенная. Но вообще, в этот вечер у нее было превосходное расположение духа. Она только что, шутя, строила со своей горничной разные карточные замки.

Телемак повелительным жестом удалил Инезиллу из комнаты.

— Зачем ты меня пугаешь своим серьезным видом? — поспешила спросить Эрминия.

— Тебе нечего бояться! Но прежде всего, одолжи мне какой-нибудь плащ. Видишь, я промок до костей.

— К твоим услугам весь гардероб моего покойного мужа.

В отворенном шкафу был полный мужской костюм. Кавалер внимательно осмотрел плащ, но не надел его на себя, а бросил на спинку кресла.

— Нет, благодарю! Я предпочитаю обогреться у огня.

Усевшись возле камина, кавалер продолжал:

— Третьего дня, во втором часу утра, я прогуливался по улицам и мечтал о звездах. Ты знаешь, как я склонен к мечтательности!