В глазах Одилии еще виделось недоверие.

— Да, ты будешь здорова. Но умоляю тебя, отвечай мне! Ради Бога, скажи хоть слово.

— Говори. Каспар, говори. Мне слышать твой голос — счастье.

— Ангел! — воскликнул пылкий влюбленный и поцеловал руки дрожащей девушки.

Напрасно она пыталась вырвать свои пальцы из мощных рук графа. Но по мере, как он сильнее сжимал ее нежную руку, ей казалось, будто новая жизнь вступает и разливается по ее организму. Блуждающие взоры сделались покойны, бледные губы и щеки окрасились розовым цветом, а прерывистое дыхание стало нормальным.

Ласки возлюбленного возвращали ей жизнь.

В упоении, дрожащая, пылающая любовью, под влиянием чувств, которых не понимала, не старалась даже понять, тем более сопротивляться, Одилия склонила голову на плечо Каспара д'Эспиншаля.

— Я люблю тебя, — шептали ее губы. — О, зачем же горе разделяет нас.

— Оно не должно нас разделять. Наши отцы ненавидели друг друга, вели вековую войну. Зачем нам им подражать? Я люблю и уважаю твоих родных, обожаю тебя. И неужели отец твой потребует от меня ответа за грехи моих предков? Меня не было на свете, когда началась злосчастная вражда. И только ради того, что я ношу имя д'Эспиншалей, меня надо проклинать! Одилия! Скажи, достаточно ли любишь меня, чтобы мне довериться?

— Чего ты хочешь от меня?

— Обещания.

— Какого?

— Прежде всего, ты должна быть здорова.

— Ты уже меня вылечил.

— Будешь весела, как прежде.

— Буду, если ты желаешь. Но ты, мой друг, мой Каспар, что будет с тобой?!

Не отвечая на это восклицание, Каспар д'Эспиншаль достал из кармана флакон и, подавая его, прибавил:

— Друг мой! Ты требуешь отдохновения, выпей это лекарство.

Беспрекословно Одилия протянула прекрасную руку и выпила поданную жидкость. Через минуту голова ее бессильно опустилась на подушки и она уснула, прошептав:

— Ах, как моя голова тяжела!

Каспар д'Эспиншаль, посмотрев несколько мгновений на спящую, подошел и отворил окно. Небо было покрыто тучами, и ночь темна. Достав из-под кафтана шелковую лестницу, он привязал ее к оконному переплету и три раза легонько ударил в ладони.

Лестница выпрямилась в ту же минуту, и в окне появился Эвлогий. Граф показал ему рукой на спящую девушку, дикий человек схватил ее, как ребенка, на руки и исчез во мраке ночи.

Мнимый доктор Лагульф вошел в залу, где его ожидал Шато-Моран в смертельном беспокойстве. Подавая ему ключ от комнаты Одилии, он сказал с совершенной серьезностью ученого доктора:

— Она спит. Не надо се будить, и я вам отвечаю за полное выздоровление.

Простившись с хозяином, Лагульф обещал быть завтра.

Только через час после его отъезда заметили исчезновение Одилии. На полу нашли письмо Каспара д'Эспиншаля, то самое, которое Бигон передал девушке и которое выпало из ее носового платка, когда Эвлогий уносил ее.

Наутро после описанного нами дерзкого похищения в замке Мессиак господствовало необыкновенное волнение. Делались приготовления для празднования свадьбы графа Каспара д'Эспиншаля с девицей Одилией Шато-Моран.

Одилия плакала, но страстные просьбы возлюбленного преодолели ее сопротивление.

Похищения были в моде в эту эпоху; они даже заслуживали похвал, если только брак покрывал проступок.

Наскоро приглашены были соседние дворяне, поспешившие приехать, и между ними виконт де Селанс отличался пышностью и любезностью. Он обнял с самым искренним видом Каспара д'Эспиншаля, поздравляя его и прося предоставить ему честь вести молодую к алтарю.

Каспар д'Эспиншаль ответил равной любезностью, поведал историю похищения и свои похождения под именем доктора Лагульфа.

— Что же сделалось с настоящим Лагульфом? — спросил де Селанс, смеясь и восхищаясь происшедшим. Мальсен поспешил донести, что настоящий доктор убежал в ту же ночь и увел с собой жену Бигона, вероятно, как путеводительницу.

В десять часов Одилия, одетая в белое платье, как ангел прекрасная, предстала взорам восхищенного жениха и его гостей.

— Я готова! — произнесла она слегка дрожащим голосом и, подав руку де Селансу, направилась с ним в часовню замка. Все жители Мессиака ожидали молодых с букетами цветов в руках; отсутствовали только Бигон и Телемак де Сент-Беат. Гасконец сказался больным, но в сущности он не одобрял поступка Каспара д'Эспиншаля. Что касается Бигона, не имевшего такой деликатной совести, то причину его отсутствия мы сейчас передадим читателям.

Бигон обладал великолепным басом. Дон Клавдий-Гобелет упросил его принять участие в брачной церемонии. В огромной книге богослужебных молитв Бигон назначил для себя те гимны и молитвы, которые исполняли при брачных церемониях, и теперь в нетерпении ожидал появления в часовне молодых, гостей и жителей замка, чтобы блеснуть перед ними своим басом. Он был чисто выбрит, причесан и наряжен в белое платье клирика.

Когда все вошли в церковь, Бигон заревел так громко, что стекла зазвенели. Вероятно, он бы не ограничился этим, если бы дон Клавдий-Гобелет не поспешил начать обряд венчания.

По прочтении Евангелия Бигон запел венчальную молитву.

Одилия спокойно произнесла присягу, и обедня была отслужена без малейшего замешательства и остановки. Затем новобрачные вышли из часовни, сопровождаемые своей свитой и приветствуемые криками радости.

Но в это мгновение на дворе замка послышался топот быстро несущихся лошадей. Два всадника соскочили с покрытых пылью и пеной усталых коней и приближались к выходящим из церкви. Это были Шато-Моран и Рауль. Старый граф был бледен, но сохранял присутствие духа; глаза молодого пажа налились кровью.

— Где граф Каспар д'Эспиншаль? — громко спросил Шато-Моран.

Каспар д'Эспиншаль взял под руку свою жену и с улыбкой подвел се к отцу, произнося:

— Благословите ваших детей!

— Еще одна обида! Еще новое поругание! — воскликнул старый граф, отступая.

Обратясь к окружающим свидетелям он продолжал:

— Я знаю многих из вас, господа! Знаю виконта де Селанс, вас, граф Пиерфон, и вас, бароны де Вале. Как дворяне, вы поймете то, что я вам скажу. Перед вами стоит не дворянин, даже не человек, хотя он носит одно из славнейших имен нашей провинции. Он — разбойник и вор; подлый соблазнитель, убийца и не стоит виселицы, которой, во всяком случае, не избегнет. Полюбуйтесь на него, господа! О, если бы вы его знали, как знаю его я, клянусь вам, никто из вас не замарал бы своей чести посещением его замка.

Все молчали. Каспар д'Эспиншаль продолжал держать Одилию под руку.

— Мошенник! Не думаешь ли ты, что твой поступок останется безнаказанным и тебе дозволят красть наших дочерей, срамить наши дома и покрывать стыдом и трауром фамилии, в которые проникнет твоя ничтожная особа!