— Иосиф, ты узнаешь нас? Я знал тебя с малых лет. Когда ты еще бегал босиком. Ты звал меня Георгием, помнишь?

Он смутно помнил. Это был сын армянина, державшего книжную лавку. В Ливане все друг друга знают, что не мешает им убивать друг друга. Он издал рычание, которое могло означать все что угодно. Тихий голос продолжал:

— Иосиф, ты ранен не очень тяжело. Хоть тебе и очень больно. Ты молод и крепок и запросто выживешь. Нужно только отвезти тебя в хорошую больницу. Не пройдет и нескольких недель, как ты встанешь на ноги и сможешь вернуться в Бейрут. Или остаться с нами, если захочешь. Ты слышишь меня, Иосиф?

— Да, — едва слышно произнес юноша.

Он боялся, что собеседник его разозлится, если он не будет отвечать. Тому, похоже, понравилась заинтересованная реакция Баскена.

— Ладно, — сказал он. — Вижу, ты хороший мальчик. Скажи нам только, где находится Арам Эриванян. Мне нужно с ним поговорить.

Все тот же спокойный, почти дружеский тон. Никаких угроз. Просто беседа. Между двумя старыми друзьями. Иосиф понял, что подошел к концу своего жизненного пути. Он был молод, но твердо знал, что есть вещи недопустимые. Арама Эриваняна ему поручил его благодетель, один богатейший армянин. Он всегда помогал семье Иосифа и будет помогать, когда Иосифа не станет. Баскен чувствовал священный долг перед этим человеком.

— У югославки, — сказал он.

Где ты был сегодня утром?

Баскен молчал, судорожно ища ответ. Его молчание показалось Георгию подозрительным.

— Ты говоришь мне неправду. Он не у югославки.

— Да нет, он там. А я выходил прогуляться.

Голос собеседника становился настойчивей.

— Иосиф, у нас мало времени. Отвечай.

Иосифу все не удавалось ничего придумать. Георгий щелкнул языком и разочарованно произнес:

— Ты дурак, Иосиф. Все равно тебе придется все сказать, только будет очень плохо. А я не люблю мучить таких хороших мальчиков. Но ты сам захотел...

Он опустился на корточки и со всего размаху ударил рукоятью пистолета по больной ноге.

Баскен Гарбадян заорал так, что думал, лопнут голосовые связки. Волны боли поднимались к голове, сотрясая все тело, как от удара электрическим током, и вызывая неудержимую тошноту. Он корчился в своих путах, вопил, не в силах взглянуть на раненую ногу. Как в детстве в кресле у зубного врача. Георгий поднял голову. Он был разочарован.

— Иосиф, мне придется переломать тебе все твои тонкие косточки. Тебе будет очень больно и ты больше никогда не сможешь ходить. Жаль становиться калекой в твоем возрасте. Ты еще можешь передумать.

Баскен-Иосиф сжал челюсти, безуспешно пытаясь забыть боль. Он не должен заговорить. Ни в коем случае.

Он увидел замах, понял, что его сейчас еще раз ударят, но все равно не смог удержать нечеловеческого вопля. Рукоять пистолета выбила кусок белой, словно перламутровой, кости, и он, окровавленный, отлетел в сторону. Поскольку жертва не выражала желания заговорить, палач стал молотить изувеченную ногу, как сумасшедший. Он словно добивал какое-то вредное животное. Летели осколки кости, другие вбивались намертво в живую ткань. Как в лавке у мясника. Удар за ударом большая берцовая кость была окончательно выбита и теперь торчала, образуя с остатком ноги страшный треугольник.

Баскен то терял сознание, то вопил, приходя в себя. Георгий вытер вспотевший лоб. Он никак не думал, что малыш окажется таким стойким. А время уходило... Вид изувеченной ноги вызывал тошноту. Тогда он снова взял пистолет за рукоять и, недолго думая, выстрелил Баскену в левое колено.

Несмотря на холод, Малко был весь в ноту. Ему пришлось пробежать бегом по меньшей мере километра два в поисках такси. Нигде ни одного. Ни на стоянках, ни на ходу. С тех пор, как он оставил Милену, прошло уже двадцать минут.

Задыхаясь, он вылетел на площадь Республики. Большой зеленый автобус, идущий в нужном ему направлении, закрывал двери. Он вскочил внутрь. Вонь жуткая. Словно стоишь в луковом поле со связкой чеснока. Сознание можно потерять... Но сейчас не время деликатничать. Автобус тронулся, увозя Малко в сторону Кнеже Милоша.

Через триста метров он остановился, зашипев гидравлическими тормозами. Пассажиры начали выходить невыносимо медленно. Малко едва сдерживался, чтобы не закричать на них. И как раз в тот момент, когда он был зажат утренним наплывом рабочих, мимо проехало такси.

Свободное.

Автобус снова тронулся. Малко подсчитал, что в лучшем случае ему добираться еще минут двадцать. Вечность.

Георгий смотрел на залитое потом лицо Иосифа, на прилипшие ко лбу волосы, запавшие от невыносимой боли глаза... Незакрывающийся рот, издающий стоны.

— Иосиф, — сказал он, — мне жаль тебя.

Удар рукоятки точно попал в колено, туда же, куда и пуля.

Баскен-Иосиф, думавший, что больнее уже не бывает, скорчился и рванулся так, что берцовая кость, выступившая наружу, переломилась наконец пополам. Вопли бьющегося в агонии зверя затихали, отражаясь от стен. Все тело его дрожало, словно в пляске Святого Витта.

— Иосиф, — мягко проговорил Георгий, — ты должен сказать мне все, что знаешь... Иначе мне снова придется причинять тебе боль.

Отложив пистолет, он взялся за левую щиколотку раненого и медленно начал выворачивать ногу с изувеченным коленом. И тут Иосиф не выдержал. Он сквозь хрипы вымолвил несколько слов, икнул и потерял сознание. В равной степени от боли и от стыда.

Георгий поднялся, уверенный, что услышал правду.

Вынул из-за голенища нож, приставил его к грудной клетке Иосифа-Баскена и нажал. Лезвие вошло словно в масло. Молодой человек дернулся, когда нож перерезал ему аорту, вызвав обильное кровотечение.

А палач тут же удалился. У него было совсем немного времени, Акоп Акопян не простит ему второй промах подряд. Их бригада действовала по его личному приказу, несмотря на смерть одного из товарищей и возможную слежку со стороны югославской милиции.

Спустя сутки они снова начали наблюдать за домом Милены, и как раз вовремя — тут и попался Баскен.

Малко пробежал уже километр. Автобус высадил его возле бульвара Путника, к югу от большого моста Газела. Ему пришлось пересечь замерзшую реку, чтобы выйти наконец на улицу Косте Главинича.

Он был уже на месте и чуть замедлил бег, оглядывая спокойную пустынную дорогу. Вокруг никого, ни одной подозрительной машины. Дети играли в мяч. В этом квартале, где жили пенсионеры и художники, движения почти не было. Многие дома на зиму заперты. Он толкнул садовую калитку и прошел между елей. Сердце у него колотилось, и не только от бега. Что он здесь найдет?

Он подумал, что слепой армянин, наверное, вслушивается в каждый звук и потому лучше не скрываться, чтобы не волновать его понапрасну. Звонка тут не было, потому он несколько раз стукнул в застекленную дверь и подождал.

Приблизив губы к двери, он тихо позвал:

— Господин Эриванян. Это Малко Линге. Откройте.

Ответа по-прежнему не было. Не стоять же ему здесь всю жизнь... Он повернул ручку и попробовал войти. Дверь оказалась запертой на ключ. Он нагнулся, стараясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь замочную скважину. В тот же миг глухой выстрел заставил его вздрогнуть, и стеклянная часть двери обрушилась, осыпав его осколками! Инстинктивно он отскочил в сторону. И хорошо сделал: вторая пуля выбила нижнюю часть двери, ударив как раз туда, где он стоял секундой раньше. Оба раза стреляли