забегаловки вёл себя странно.
– Местный, вроде. Сейчас узнаем, что за чертовщина тут творится. Сань, угостишь деда, – распорядился Бомбей. Я плачу. – Он поднялся. Переговоры были недолгими. Минуту спустя, вернулся вместе с поздним посетителем подозрительного заведения. Подбородок, лоб, скулы незнакомца покрывала паутина замысловатых узоров. Бронзовая кожа, татуировки, раскосые чёрные глаза, собранные в жидкий хвостик волосы – да уж, именно так я и представлял себе престарелого жителя затерявшейся на российских просторах деревеньки. – Это Аюп, – представил гостя батя. Выдержав паузу, с сомнением добавил: – Говорит, много лет сюда ходит.
– Ничего не понимаю! – Варька отставила массивную кружку. – Дедуль, хозяева-то тут имеются?
– Имеются, – откликнулся тот, кряхтя, забираясь на высокий табурет.
Мы пожирали Аюпа глазами, ожидая разъяснений, но старик молча тянул пиво и щурился на тусклый светильник, свисающий с потолка.
– Значит, был здесь этот миленький салун? – поторопил Паркет, ерзая от нетерпения.
Дед закивал с невозмутимостью китайского болванчика.
В эту секунду из двери, в которую мы уже раз сто пытались прорваться, вынырнул бармен. Обозрев усыпанный глиняным крошевом пол, даже бровью не повёл. Принялся тереть стойку полотенцем. Восседающего на ней Лихо, словно не замечал.
– Дурдом, – заключил Саня, по собственной инициативе сползая со стойки.
С вопросами на бармена накинулись скопом. И тут меня накрыло окончательно. Кто что спрашивал – не помню. Кто что отвечал – подавно. Я уронил голову на приятно холодящую лоб столешницу и мерно закачался в мягких волнах полудрёмы. Сонное сознание изредка улавливало эхо чьих-то голосов: «не было», «было», «никогда», «всегда».
Меня выволокли на улицу. От холодного воздуха саднило потрескавшиеся губы, заломило дёсны. Кто-то сунул мне в руки здоровенную чашку с горячим чаем. Потом усадили на байк. Навалившись на Варьку, я ткнулся пылающим лицом ей в плечо. Идиотское, наверно, зрелище, но мне было всё равно. Зарычал мотор. Дорогу помню смутно – норовящие ударить в лоб огни; обжигающий ветер; обрывки проклятий. Ещё помню выбившиеся из-под шлема Варькины волосы. Они пахли крапивой и щекотали нос. Ужасно смешно.
Вытрясающие из меня душу руки были неумолимы. Я попытался уползти от них под одеяло, но они достали меня и там. Пришлось покориться. С трудом разлепив отёкшие веки, я сердито глянул на сестру. Тёмные брови Варьки сошлись на переносице, в зелёных глазах затаились болотные огоньки. Весь вид её говорил – случилось нечто поганое.
– А? – задал я вопрос. С Варькой нас роднило что-то куда более надёжное, чем единоутробное происхождение. Поняла она меня и сейчас.
– Паркет звонил. Ребята пропали, – выдала она с несвойственной её полу лаконичностью. Моя сестра говорила всегда кратко и по делу.
– То есть? – Я приподнялся на локте. Голова отозвалась тупой болью, поплыла.
– Батя с Пухлым байк твой пригнали, потом обратно вернулись. Вроде, буза там у них какая-то вышла.
– У Бомбея с Пухлым?! – Я не верил своим ушам.
– Да ну! Бомбей, кажется, всех оптом послал.
– Погоди, я чего-то не догоняю…
– Сама ничего не поняла. Знаешь же, как Паркет излагает. Поеду к нему, выясню детали. Лекарства тебе купила. Пей. Врача вызови, больничный возьми. На мою зарплату долго не протянем.
– Стой! – Я вцепился в её рукав. – Хрен с ними, с лекарствами! Что Паркет сказал?
Варька смерила меня оценивающим взглядом. Видно, решала, стоит ли воспалять мой и без того воспалённый рассудок дурными новостями.
– Утром Паркету звонила эта… как её… девица Пухлого…
– Ленка, – подсказал я.
– Точно. Сказала, Пухлый домой не вернулся. Мобила вне зоны. Названивала всем по списку. Чахлый и Лихо тоже вне доступа. Твой мобильник я отключила, по-моему, ты вчера неважно соображал. Паркет – первый кого достала. Он ей и бухнул, что мужики вчетвером куда-то намылились.
– Куда?
– А я знаю?! – взвилась Варька. – Мы же слились в начале банкета. Ползли, как…
– Не бухти! – Я поморщился. Свою вину и без сестриных нотаций осознавал в полной мере. – Кто пропал-то?
– Чахлый, Лихо, Пухлый и… Доктор. – Она отвернулась.
Я внимательно посмотрел на Варьку. Давно подозревал, что с Жекой у моей далёкой от любовной лирики сестрицы не всё так просто. Узнаю, убью! Медик-недоучка, носящийся в ночи на байке под аккомпанемент оперных арий, заглушающих рёв мотора – нет уж, моя сестра достойна большего.
– Значит, Доктор… – прошипел я.
– Дурак ты! – Варька фыркнула. – Батя, кстати, тоже на звонки не отвечает, хоть уехал и не с ними. Дома его нет. Паркет ходил.
– Первый раз что ли? Он никогда не докладывается. Бомбей – человек востребованный. Наверно, подался воскрешать хорошими мототрюками очередной дохлый сценарий.
– Мне-то чего не ответить? Мы ж с ним не цапались!
– То ты его не знаешь, – скривился я. – Приступ мизантропии: вся жизнь – дерьмо, все люди – свиньи, и солнце – долбанный фонарь. Остынет, возьмёт. А те… – я пожевал губу – может, в дозор ушли?
Дозорами мы называли длительные походы, растягивающиеся на неделю, две, а то и на месяц.
Сестрица состроила мину, которую я про себя называл «сострадательная гиена».
– Пухлый без Ленкиной резолюции шага не ступит.
– М-да…
– Короче, – Варька встала – поехала к Паркету. По трассе пройдём. Вдруг зависают где.
– Нормально! – занервничал я. – А я тут пилюльки глотать буду в полном неведении? Слили меня?
– Вернёмся, расскажу, – отмахнулась сестрица. – Лечись. Если не найдутся, в ментуру заявим: спасите, помогите, потерялись четыре мальчика на байках. – Она иронично наморщила нос.
К вечеру Варька не появилась. К утру – тоже. Их с Паркетом мобилы безучастно извещали, что абоненты болтаются где-то вне зоны обслуживания.
Теряя и без того готовую взорваться голову, я принялся обзванивать морги и больницы. По нулям.
На вторые сутки, поправ воспоминания о Варькином сарказме, я позвонил в милицию. Сбивчивый рассказ выслушали и предложили подъехать. Оседлать одноцилиндрового «брата» я был пока не в силах. Позорно упав в такси, добрался до отделения.
Дюжий мужик за столом смотрел брезгливо. Видно, принадлежал к тому типу людей, которые уверены – всяк живущий по сценарию отличному от их собственного, дышать недостоин. Впрочем, отчасти я его понимал – похожий на бледную поганку неформал с провалившимися глазами нёс какую-то околесицу о всплывающих в ночи барах и стариках-«индейцах». По-моему, служивый не столько слушал, сколько присматривался, не расширены ли у меня зрачки.
– Разберёмся, – дал под занавес он вечное в этих стенах обещание.
Я понял, разбираться будут, но от служебного рвения не сотрутся.
С настойчивостью дятла я названивал Бомбею. Батя безмолвствовал. Или тоже был развеян по ветру какой-то ненавидящей «Шатунов» силой?
Отодвинув занавеску, отгораживающую Варькину половину комнаты, я сел на кровать. Подушка примята. На ней потрепанный томик: Вениамин Каверин «Открытая книга». Нос щекотнул едва уловимый аромат крапивы. Я сжал кулаки и тихонько заскулил.
Наконец, я оклемался настолько, чтобы с грехом пополам держаться в седле. Взгромоздился на байк, рванул с места. Тут же был вынужден сбросить скорость. Превращать в «акулу» городскую однополоску – это уж слишком. С осторожностью «чайника» дотащился до дома бати.
За дверью буйствовали «Led Zeppelin». Означало это одно – Бомбей на месте. А мобилу не берёт – гневаться изволят. Сволочь! Переупрямить батя мог бы стадо ослов. Характер выдерживал месяцами. А,
