Бабло, тачка, тусня, блин, короче, мат, кокаин, спа, горные лыжи, тренажёры, ботинки из крокодила. Эта категория тридцатилетних менеджеров, для кого-то симпатичная, желанная, для Сони просто не имела пола. Они её иногда замечали, бывало, что волочились, но что толку?
Другая категория — так называемые интеллигентные мальчики. Рубашка в клеточку, порезы от бритья, постмодернистская литература, депрессии, амбиции, пафосные обиды из-за пустяка и вязкие выяснения отношений («Ты сказала… я сказал… не считай меня идиотом…»). Мамины котлетки, хронический гайморит и язва желудка с подробным описанием симптомов, подсчёт копеек за исходящие звонки, мимоза на Восьмое марта. Эти годились лишь для усыновления.
Милый Петя вначале казался ей другим, особенным. На самом деле он просто гибрид менеджера и маменькиного сынка. Но теперь какая разница?
Нолик не казался, а был другим. Как Соня болела биологией, так он военной историей. Но для неё это была профессия, а для него — странное, бесплатное хобби. В Щукинское театральное училище, на актёрский, он поступил когда-то просто так, из куража, на спор, закончил со скрипом, теперь занимался всякой ерундой, за копейки, а мог бы стать историком, защититься, преподавать. Тоже копейки, но всё-таки достойное, а главное, любимое дело.
Принесли напитки. Зубов поднял свой стакан с соком, опять улыбнулся Соне:
— Ваше здоровье!
Соня машинально улыбнулась в ответ и выпила свою воду. Самолёт развернулся на взлётной полосе и стал набирать скорость.
— Нолик, Нолик, — пробормотала Соня, — нет, это невозможно.
— Что, простите? — удивлённо спросил Зубов.
— Ничего.
Соня покраснела. Она не заметила, что говорит вслух, вытащила книгу, раскрыла на заложенной странице.
«Проблема продления жизни весьма серьёзно интересовала верхушку сталинского ЦК. На исследования не жалели средств. Мы располагаем только отрывочными, случайными данными о характере этих исследований. Даже результаты экспедиций 1932-35 годов в горные районы Абхазии под руководством профессора Богомольца, профессора Петровой и академика Крутилина никогда не публиковались. Материалы по ним до сих пор не найдены. Известно, что целью экспедиций было изучение феномена абхазских долгожителей.
Первая волна «дела врачей» 1936-37 годов не выделяется из общей гигантской массы политических репрессий тех лет. Между тем большое число арестов медиков и биологов в те годы было вызвано именно обманутыми надеждами. Стареющие члены правительства и сам Сталин ждали, что учёные вот-вот изобретут для них «эликсир молодости». Разрабатывались все новые методики, ставилось множество экспериментов, не только на животных.
В лаборатории поставлялись десятки и сотни приговорённых к расстрелу мужчин, женщин, подростков».
Между спинками передних кресел возникла детская рожица, измазанная шоколадом. Девочка лет пяти показала Соне коричневый язык, хихикнула и спряталась.
«В 1936-м покончил с собой руководитель секретной лаборатории клеточной терапии Никонов А.Л. Он выбросился из окна своего кабинета, не оставив никакой записки».
— Катя, прекрати ёрзать, — произнёс строгий голос, — сиди смирно, смотри в окошко.
Но девочка опять смотрела на Соню.
— Я умею делать язык трубочкой. Вот!
— Класс! — сказала Соня. — Я так не могу.
— А ты попробуй. Хочешь научу? Если, конечно, у тебя язык подходящий. Ну-ка, покажи!
— Катя, оставь тётю в покое! — Из-за передней спинки выглянула пожилая дама и посмотрела на Соню. — Извините, пожалуйста.
— Что вы, все нормально, — улыбнулась Соня.
— А ты какую книжку читаешь? — спросила девочка.
— Катя! — грозно крикнула дама, и ребёнок тут же спрятался.
«Лабораторию курировал майор ОГПУ Агапкин Ф.Ф., он имел высшее медицинское образование, до революции был ассистентом профессора Свешникова М.В. После самоубийства Никонова сотрудников лаборатории стали арестовывать одного за другим. К 1938 году все они, от докторов наук до простых лаборантов, были расстреляны. Никаких документов не сохранилось. Майор Агапкин был переведён на другую работу, дальнейшая его судьба неизвестна».
Самолёт мягко оторвался от земли. Соня захлопнула книгу, стала смотреть в иллюминатор, как уходит вниз Москва, в снегу, в ночных огнях. Где-то там, между ровными цепочками фонарей, едет по трассе её старый голубой «Фольксваген», за рулём мама, рядом Нолик. Тёмные пятна подмосковных полей, лесов, там, на Долгопрудненском кладбище, свежая папина могила. А сам он где?
Могила — очевидность. Холм, колышек с жестяной табличкой, через год, когда осядет земля, можно поставить памятник, мраморную доску.
«Я не верю, что человеческая жизнь начинается и заканчивается в границах физиологических функций организма. Я знаю, что смерти нет. Я никому не собираюсь это доказывать, и никто не докажет мне обратное».
Огни исчезли. Самолёт вошёл в плотные облака, у Сони заложило уши. Она закрыла глаза, ей хотелось увидеть папино лицо, услышать его голос, так же отчётливо, как в первые дни после похорон. Но не было ничего, тусклый свет сочился сквозь веки, тугой комок тоски давил горло.
Смерти нет, но есть очевидность могилы и нестерпимая боль потери, страдание глубокое и тёмное. Смерти нет, но в это трудно, почти невозможно поверить. Поиск путей физического бессмертия — древний тайный стержень всех естественных наук, химии, биологии, медицины.
Первая из известных человечеству рукописных медицинских книг была посвящена старению и продлению жизни. Древний Китай, четвёртое тысячелетие до нашей эры, эпоха даосизма. В даосизме одной из главных целей было продление жизни адептов. Они верили, что человек может стать богоподобным и бессмертным, если очень постарается. Путь — медитация, лёгкая растительная пища, особый дао-секс, направленный на увеличение своей жизненной энергии за счёт партнёра. То есть род вампиризма. Но своих кушать нельзя, только чужих, профанов, недаосов. И чем больше их съешь, тем здоровее будешь. Кстати, сейчас это чрезвычайно модно. В одной только Москве открыто больше дюжины школ, в которых обучают методикам дао всех желающих, за скромную плату.
Главной тайной даосизма, не раскрытой до сих пор, был поиск эликсира, способного превращать одно вещество в другое, свинец в золото, смертного человека в бессмертного. Вот она, алхимия. Без неё не было бы ни химии, ни медицины. Гиппократ, Аристотель, Авиценна, Гален — все так или иначе пытались найти средство превратить старца в юношу.
Византийская царица Зоя в первом веке рекомендовала смешивать давленые финики с муравьиной кислотой, розовым маслом, шафраном, желчью кошки, семенем осла и какашками бабочек. Добавлять по вкусу мёд и принимать натощак каждое утро. Это и есть эликсир бессмертия. Но получить его невозможно. Бабочки не какают.
Царица Зоя не была великим учёным. Но вот Роджер Бэкон учёным был. Он пытался использовать для продления жизни ладан, жемчуг, змеиное мясо и дыхание невинных девушек. Любопытно, сколько девушек на него, монаха-францисканца, невинно надышало, если он умудрился прожить восемьдесят лет в тринадцатом веке, когда средняя продолжительность жизни в Европе была не более сорока? Даже такой умница, как Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, величайший врач, хирург и естествоиспытатель шестнадцатого века, известный под именем Парацельс, не избежал соблазна.
Парацельс был розенкрейцером, алхимиком, астрологом, при этом лечил сифилис и проказу, успешно занимался хирургией. «Мистерия арканума» Парацельса скорее метафизическое, чем медицинское понятие. Впрочем, в пятнадцатом веке одно от другого ещё не отделялось.
«Прима материя» по Парацельсу — вечная духовная субстанция, которая с появлением материального мира взяла на себя заботу по обновлению, омоложению всего живого. В определённом смысле это смыкается с теорией обновления клеток швейцарского биолога Пауля Ниханса.
