энергию, которая помогала ему работать по двенадцать часов в сутки, справляться с разочарованиями и неудачами, преодолевать душевные кризисы.

Началось всё страшно давно, лет в семь, с фантастической детской мечты, с волшебных сказок о живой и мёртвой воде, о молодильных яблочках, о кипящих котлах, из которых дряхлые старики выходят юношами.

Магическое омолаживающее зелье древнегреческой Медеи. Китайский Лунный заяц. Три тысячи лет он толчёт в агатовой ступке лекарство от старости. Индийская аюрведа, наука о долголетии, созданная богом Брахмой, ветхозаветные старцы, жившие в десять раз дольше нынешних людей, средневековые алхимики, граф Сен-Жермен.

Годам к семнадцати Боря Мельник, конечно, уже понимал, что все это мифы, сказки. Но ведь не бывает дыма без огня. Этот дым не давал ему дышать. Ему казалось, вся история человечества, от глубокой древности, этим дымом пропитана, где-то должен быть спрятан тайный огненный источник.

Чем больше он узнавал, тем яснее видел, как тесно переплетается наука с мифом, древние знания с современными открытиями. Без астрологии не было бы астрономии. Без колдунов и знахарей не родилась бы медицина.

Алхимия, которую принято считать лженаукой, содержала в себе корни химии, биологии. Современная физика лишь совсем недавно открыла элементарные частицы, научилась превращать один элемент в другой и производить вещества, в природе не существующие, например плутоний. Алхимики делали подобные вещи в своих лабораториях ещё много веков назад и называли трансмутацией.

Никогда, ни с кем он не говорил об этом вслух. Но про себя знал, что философский камень существует. Однако булькающие реторты, сера, ртуть, искусственное золото тут ни при чём. Они всего лишь пёстрые декорации, наслоение мифов, за которыми надёжно спрятана древняя тайна. Это вовсе не камень, нечто совсем иное, живое, состоящее из плоти, из клеток. Нет ничего сложнее и таинственнее самой жизни. Разгадка вечности внутри, а не снаружи.

Разумеется, Боря Мельник не собирался становиться алхимиком. Да это было и невозможно во времена его юности, в конце пятидесятых. Он блестяще учился на биофаке, поступил в аспирантуру, защитил кандидатскую, потом докторскую.

Он знал о живой клетке все: как она устроена, как ведёт себя в разных обстоятельствах, как реагирует на внешние воздействия, как зарождается и умирает. Но он не знал ничего, поскольку не мог ответить на главные вопросы: почему она умирает и как заставить её жить вечно?

Ему страшно не везло, словно некая потусторонняя злая сила преследовала его, шла по пятам, забегала вперёд, дразнила, соблазняла, чтобы потом воткнуть нож в спину.

Когда он в своих исследованиях подходил близко к какому-то реальному результату, оказывалось, что его уже опередили, открытие сделано, премия получена, лавры на чужих головах, деньги в чужих карманах.

В конце шестидесятых он заинтересовался эпифизом, обнаружил множество загадок, окружавших эту маленькую, как будто забытую наукой железку. Он понял: именно там, внутри, скрыта главная тайна жизни. В глубине мозга, в самом его центре, прячется огненный источник древнего мифологического дыма.

Борис Иванович не спешил делиться ошеломительными результатами своих исследований.

Несколько лет он увлечённо экспериментировал с лягушками, крысами, кроликами, он выделял и изучал гормон мелатонин и уже стал обдумывать, в какой форме лучше обнародовать своё великое открытие, как и когда можно все это представить на суд завистливых коллег.

Но однажды он случайно наткнулся на небольшую заметку в журнале: в США происходит «мелатониновый бум». Западные учёные обнаружили, что гормон эпифиза оказывает сильное омолаживающее воздействие на весь организм. Теперь его производят и продают в каждой американской аптеке. Журнал был не иностранный, не научный, не для узкого круга специалистов. Он выходил в СССР миллионным тиражом, его читали домохозяйки.

Борис Иванович долго не мог прийти в себя. Это унизительное поражение оглушило его, как будто ударило дубиной по голове. Вскоре он узнал, что «мелатониновый бум» оказался ошибкой и ничего, кроме вреда, этот очередной эликсир молодости не принёс. Приём гормона в огромных количествах давал массу побочных эффектов, опасных для жизни. Это отчасти утешило Мельника. Конечно, ошибка, но чужая. Не его. Он был прав, что не спешил осчастливить человечество.

Потом не раз случались подобные истории. Он трудился, искал, находил, но в последний момент выяснялось, что и это, и то уже открыто. Так было со стволовыми клетками, с программой клеточной смерти внутри генома.

Кто-нибудь другой на его месте давно бы сдался, успокоился, смиренно отсиживал бы восемь рабочих часов в своём паршивом НИИ, довольствуясь обычной научной рутиной. Кто угодно, только не он. Борис Иванович не мог отказаться от своей детской мечты, которую давно уже в глубине души называл не мечтой, а предназначением, великой миссией.

Этих громких слов он никогда не произносил вслух, это было табу, как имена могучих божеств у древних народов. Борис Иванович ни разу не усомнился в верности избранного пути и был прав.

Долгое изучение эпифиза оказалось вовсе не бессмысленным делом. Чудо всё-таки произошло. «Третий глаз», спрятанный в центре мозга, успел подмигнуть ему, вспыхнуть мгновенной искрой тайного огня.

Среди прочих научных имён, так или иначе связанных с исследованиями шишковидной железы, мелькнуло имя профессора Свешникова.

Он сразу выделил его из общего ряда. Везде, где приводилась его краткая биография, было написано, что Михаил Владимирович родился в Москве, в 1863 году. Что касается даты смерти, то её либо вообще не было, либо возникали совершенно разные, от 1922-го до 1951-го, со знаком вопроса в скобках. Места тоже назывались разные, причём география получалась весьма обширная: Москва, Ленинград, Вуду-Шамбальск, Хельсинки, Воркута, Берлин, Ницца.

С тех пор все своё свободное время Мельник стал проводить в библиотеках, в архивах. Информации оказалось мало, она была отрывочной и противоречивой. О Свешникове-хирурге знал любой студент-медик. О Свешникове-биологе не знал почти никто. В медицинской библиотеке хранилось несколько его истлевших учебников по гистологии и кроветворению дореволюционного издания, но библиотечные формуляры были пусты. Многие годы никто не снимал их с полок.

Борис Иванович часто заглядывал в маленький букинистический магазин медицинской книги, и продавщицы уже узнавали его, приветливо здоровались. Однажды, роясь в пыльных стопках, в подшивках старых журналов, он услышал, как они шепчутся:

— Может, дать ему телефон Федора Фёдоровича?

— Неудобно. Надо сначала позвонить, спросить разрешения.

— Я уверена, разрешит и будет только рад.

Мельник вздрогнул, у него сердце подпрыгнуло к горлу. Он не стал торопить их, но не ушёл до тех пор, пока не получил номер на бумажке и необходимое пояснение, что Федор Фёдорович очень милый, интеллигентный старичок, профессор медицины. Он инвалид, у него парализованы ноги. Изредка его привозят сюда на машине. Но в основном он заказывает книги по телефону, и их забирает его шофёр.

— Кроме вас двоих, никто Свешниковым не интересуется, — сказала продавщица, — вы обязательно должны познакомиться.

Это случилось в девяносто восьмом году. Тогда уже стали доступны многие архивы, прежде закрытые, потом появился Интернет.

Теперь информации было достаточно. Чтобы идти дальше, не хватало лишь денег. Борису Ивановичу пришлось осваивать совершенно новый, чуждый и весьма неприятный для него, большого учёного, род деятельности: поиски спонсоров.

Сначала он занимался этим с отвращением, но скоро привык и даже вошёл во вкус. Он подошёл к заветной цели так близко, что захватывало дух, кружилась голова и не стоило брезговать никакими средствами. Он унижался. Он жертвовал научной репутацией и добрым именем, твёрдо веря, что все это очень скоро окупится сполна.

Знакомство с алхимией не научило его делать золото из свинца. Но искусством скрывать свои истинные намерения, морочить глупые головы, врать, напускать туману Мельник овладел в совершенстве.

Чем больше узнавал Борис Иванович, тем суеверней хранил тайну своего будущего открытия. Именно