его угостит чаем, кофе, — Рязанцев старался говорить как можно спокойней, но сдерживался с трудом.

Это в самом деле было ужасно. Сегодня утром позвонили из прокуратуры, он сам попросил, чтобы прислали того милицейского майора, с которым он беседовал в морге, назначил встречу и напрочь забыл о ней. Дело не в майоре, он подождет, ничего с ним не случится. Но то, что такие вещи легко вылетают из головы, — очень неприятный и опасный признак.

— Вы понимаете, что так нельзя, с этим надо что-то делать? — вкрадчиво спросил Егорыч, словно угадав его мысли. — Вы не можете обойтись без пресс-секретаря. Никого из людей Хавченко вы не хотите, Феликса тоже не хотите.

— Не хочу, — вздохнул Рязанцев.

— Но больше у нас никого нет, — резонно заметил Егорыч.

— Слушайте, неужели, имея два пресс-центра с укомплектованным штатом профессиональных сотрудников, нельзя найти человека, который временно возьмет на себя обязанности моего пресс- секретаря? — Рязанцев чуть повысил голос и заговорил тоном недовольного начальника.

Егорыч сердито молчал в трубке. Его сопение Рязанцева стало раздражать, и чтобы прекратить разговор, он пообещал:

— Ладно, я сам решу эту проблему, если больше никто не в состоянии ее решить.

— Когда?

— Сегодня вечером. А сейчас дай мне спокойно поесть.

— Приятного аппетита, — прорычал Егорыч и бросил трубку.

На улице моросил дождь. Похолодало. До семи, до встречи с Ловудом, осталось полтора часа. Надо было заехать в посольство, взять в гараже машину. Маша поймала такси, уселась на заднее сидение, забилась в угол. Ее знобило, она была слишком легко одета. Правая рука ныла нестерпимо. Она глядела сквозь мокрое стекло на московские улицы и едва заметно улыбалась, в очередной раз заново вспоминая наставления Макмерфи и отца.

«Ваш первый диссидент Александр Герцен…” “Передай ему, что первым русским диссидентом был князь Курбский, и скажи, пусть не рассуждает о том, чего не знает! Билли привык иметь в противниках всего лишь офицеров КГБ. Нравы российских урок он познавал по Гиляровскому, Крестовскому, Шаламову и пусть не учит тебя, как обаять Хавченко!»

Два милых, наивных старика, ее отец и Макмерфи, вряд ли имели счастье общаться с такими вот хавченками. И не дай им Бог.

Университетское образование, гигантский жизненный опыт, бесчисленные тома, от философских и психологических трактатов до засекреченных пособий для сотрудников спецслужб, тысячи километров печатного текста, посвященного тонкостям души, тайнам общения, всяким оттенкам человеческих эмоций, приемам вербовки, — все это рассыпалось прахом.

Никакой гений не постигнет великого и могучего Хавченко. Никто не сумеет точно ответить на вопрос: если он такой тупой, почему он такой богатый? Каким образом в его пухлых младенческих руках сосредоточилась такая огромная власть? Ради чего столько людей готовы унижаться, терпеть хамство и ледяную уголовную наглость? Может, дело в деньгах? Но почему Хавченко такой богатый, если он такой тупой? Замкнутая восьмерка, символ бесконечности. Вечный вопрос философии: что первично, дух или материя? Что вторично, могущество тупых хамов или ничтожество благовоспитанных умников?

Такси стояло в небольшой пробке на Садовом кольце, всего в сотне метрах от здания американского посольства. Маша достала телефон, набрала номер отца. Он почти сразу взял трубку и засыпал ее вопросами, как она себя чувствует, купила ли теплую куртку, удобную ли ей сняли квартиру.

— Подожди, у меня очень мало времени, — перебила его Маша, — ты можешь прямо сейчас съездить ко мне домой?

— Да, конечно, а в чем дело?

— Во втором правом ящике компьютерного стола, в красной прозрачной папке лежат мои картинки. Пришли мне их по факсу в посольство к дежурному, хорошо?

— Какие картинки? — спросил Андрей Евгеньевич и нервно прокашлялся.

— Не валяй дурака, ты прекрасно понял, что я имею в виду, — рассердилась Маша, — портреты, лысые и бородатые, вот какие картинки.

— Но ты же взяла их с собой.

— Нет. Забыла. Они нужны мне очень срочно. Как раз сейчас я еду в посольство. Тебе хватит получаса на всю процедуру?

— Зачем они тебе?

— Вот я прямо сейчас, из такси, по мобильному, буду тебе объяснять? Пожалуйста, мне очень нужно, причем срочно. Номер факса ты знаешь?

— Да, — обиженно буркнул отец, — только картинки прислать? Или текст тебе тоже нужен?

— Нет. Текст я помню наизусть. Все, целую. Не волнуйся и не сердись.

Евгений Николаевич достал оба свои телефона. Они были выключены. Несколько минут он задумчиво курил и смотрел на них. Потом взял тот, по которому утром разговаривал с Джозефом Хоганом, включил и принялся просматривать номера, внесенные в память. Последним был записан номер, который он обозначил инициалами “МГ”.

Мери Григ. Чрезвычайно толковая молодая леди. Он вдруг ясно вспомнил худенькую блондинку с прозрачным живым личиком. Она действительно резко выделялась на фоне остальных студенток. Большинство девиц в свои двадцать уже страдали типичной американской полнотой. Все эти гамбургеры, кукурузные хлопья, арахисовое масло и прочие прелести американской кухни за последние пятьдесят лет испортили генофонд нации. Студенты жевали на лекциях. Лица при этом были, как у сытых домашних животных.

Во время своих публичных выступлений, будь то митинг, ток-шоу, лекция в университете, Рязанцев прежде всего отыскивал в массе лиц какое-нибудь одно, женское, молодое, красивое. Смотрел он на всех. Но обращался именно к ней, самой приятной слушательнице, всегда анонимной, неизвестной и оттого еще более притягательной.

Четыре года назад, на лекциях в Гарварде, его ораторский тонус поддерживала хрупкая бледная блондинка с ясными глазами, которые казались то голубыми, то серыми, то наивными, то хитрыми. Он не знал и не хотел знать, как ее зовут. Даже когда их столкнуло на party, посвященной юбилею факультета славистики, и она представилась, он мгновенно забыл ее имя. В памяти осталось только ее лицо, ее легкость и рок-н-ролл под Элвиса Пресли. На той шумной, разукрашенной бумажными гирляндами вечеринке, где скулы сводило от необходимости постоянно улыбаться и невозможности покурить, несколько минут танца с тоненькой ловкой партнершей оказались чем-то вроде витаминного коктейля. Он почувствовал себя значительно моложе и счастливей, чем был на самом деле.

Итак, Мери Григ. Протеже Хогана. А если никакая она не практикантка? Если она из ЦРУ? Ну и отлично. Значит, не дура, не растеряха, умеет слушать, знает, как и где себя вести. Не придется объяснять ей элементарных вещей, все поймет с полуслова. И смотреть на нее будет приятно, если, конечно, не разнесло ее, как бочку, за эти четыре года. Что еще требуется от хорошего пресс-секретаря? Да, она из ЦРУ, как покойный Бриттен. Не стал бы Джозеф Хоган тратить столько слов на простую практикантку. Ее прислали вместо Бриттена. Быстро же они подсуетились! Впрочем, смена Бриттену у них, конечно, была подготовлена заранее. На всякий случай? Или они знали, что его убьют? Может, сами и убили? Или это сделали люди из ФСБ? А может, бандиты Хача?

Его продрал озноб. Начав задавать самому себе вопросы, он как будто ступил на тонкий лед и уже не мог остановиться. Прошел несколько шагов, провалился в черную полынью. Чтобы выбраться, следовало прежде всего успокоиться, скинуть балласт тоски, ревности, оскорбленного мужского достоинства и попытаться понять, что лично он, Евгений Николаевич Рязанцев, думает о случившемся. Есть у него на этот счет какая-нибудь определенная позиция?

Сейчас он доест свой десерт, выпьет вишневый сок и кофе, сядет в машину, отправится домой. Там ждет его оперативник, майор милиции. Надо подготовится к разговору. Была бы рядом Вика… Хватит! Сколько можно? Ее нет. Она оказалась дрянью, предательницей и получила по заслугам!