— Феликс. Сотрудник пресс-центра. Заместитель Кравцовой. Кажется, его фамилия Нечаев.

— Светлана Анатольевна, почему при первой нашей встрече вы отказались ответить, где работала убитая?

— Я не знаю, чего вы от меня хотите, — она вскочила, прошлась по веранде, остановилась у окна, извлекла откуда-то бумажную салфетку и принялась стирать невидимое пятно на стекле.

— Вы очень нужны были нам, когда мы проводили обыск. Лучше вас никто не знает, где что могло лежать в доме Виктории Кравцовой. Даже сама Виктория.

— Кто вам это сказал?

— Евгений Николаевич.

Она все еще стояла к нему спиной и так резко дернулась от его слов, будто ее ударило током. На веранде был полумрак. Яблони подступали вплотную к окнам. Арсеньев заметил выключатель, повернул его, и веранда залилась светом. Лисова заметалась в своей шали, словно летучая мышь. Сначала кинулась к большому, стилизованному под старину телефону, который стоял на этажерке в углу, схватила трубку, тут же ее бросила, потом полетела к комоду, так и не поворачиваясь лицом к Арсеньеву, схватила толстую книгу. Это был телефонный справочник.

— Светлана Анатольевна, с вами все в порядке? Она, не отвечая, принялась лихорадочно листать справочник.

— Вы что-то ищете? Я могу вам помочь? — осторожно спросил Арсеньев.

— Он не мог такое сказать! — она плюхнула открытый справочник на комод страницами вниз и резко развернулась. — Женя вам такого сказать не мог. Я не верю.

— Светлана Анатольевна, пожалуйста, успокойтесь. Вы собирались позвонить ему и выяснить, говорил он это или нет? — догадался Арсеньев. — Вы знаете, куда он уехал?

— Он не мог такое сказать, — повторила она чуть слышно, и при ярком свете стало видно, что макияж наложен нелепо, неумело, она раскрашена, как старая кукла. В глазах набухали слезы, вместе с ними по щекам потекла тушь.

— Но в этом нет ничего плохого, — попытался утешить ее Арсеньев, — Евгений Николаевич не хотел вас обидеть.

— Правильно, — она согласно кивнула и опустилась в кресло, — ничего плохого. Наоборот, это даже лестно. Так говорят о добросовестной, честной прислуге. О прислуге, понимаете вы или нет?

Арсеньев встал, подошел к комоду. Справочник был раскрыт на разделе “Рестораны”. Значит, их светлость отправились обедать и расслабляться, забыв про назначенное время.

— Так в какой ресторан поехал Евгений Николаевич? — спросил он небрежно.

— Я не знаю, — она всхлипнула и помотала головой, — он не сказал мне.

— Но вы же собирались звонить?

— Нет. Это я так, машинально. Не надо его тревожить. Он скоро вернется, дайте ему спокойно покушать.

Она сидела и плакала. Сане было искренне ее жаль. Ее рыдания казались такими же нарочитыми и неумелыми, как макияж, как вся она, в дорогом, явно тесноватом платье, с крашеными волосами, в жемчугах и с поэтической шалью на плечах. Еще при первой встрече он заметил, как быстро меняется у нее настроение. За сентиментальными рыданиями следуют сухая отчужденность, враждебность, агрессия, затем апатия. И все кажется фальшивым, наигранным, хотя возможно, за этим стоят реальные живые чувства. Просто она не умеет их выразить по-другому.

Он вдруг представил, как ужасно могла раздражать эта женщина своей неуемной заботой, самоотверженным служением. Особенно того, кто нуждался в этом служении, кто легкомысленно принимал его и врал себе, будто это нормально, когда молодая женщина становится приживалкой в чужой семье. Семья пользовалась ее услугами, фыркала в кулачок, если вырывались наружу из пылкой души приживалки мелодраматические, но не всегда безопасные страсти.

Зачем это было нужно Рязанцевым, понять можно. Двое детей, куча бытовых проблем. Вряд ли жена партийного лидера Галина Дмитриевна, кандидат исторических наук, сидела дома со своими мальчиками. Она работала. Известно, что в конце восьмидесятых — начале девяностых, когда ее муж начал делать политическую карьеру, она активно помогала ему. Они много ездили вместе, мотались по митингам, конференциям, симпозиумам. У них тогда не было возможности нанять няню или домработницу, и дружеские услуги Лисовой наверняка всегда оказывались кстати. Но ей, Светлане Анатольевне, зачем это было нужно? Только ради верной студенческой дружбы?

«Я осел! — с удивлением констатировал Саня. — Она просто любила Рязанцева, и любит до сих пор. Это стало главным смыслом ее жизни. А как же тогда жена? Неужели не чувствовала ничего? Неужели не понимала, почему институтская подруга всегда рядом и не пытается устроить собственную личную жизнь? Как они терпели друг друга?»

— Светлана Анатольевна, не надо плакать, — произнес он тихо и ласково, — поверьте моему опыту, так никогда не говорят о прислуге. Так говорят о близком человеке, которого уважают, которому доверяют, без которого не могут обойтись.

В ответ она громко высморкалась и благодарно заулыбалась сквозь слезы.

— Вы думаете?

— Я уверен, — кивнул Арсеньев.

— А что еще он обо мне говорил? — спросила она и поправила прическу.

— Он сказал, что очень привязан к вам, надеется на вашу помощь, поскольку ему сейчас крайне тяжело, а вы как ближайший друг семьи могли бы вместо него ответить на многие вопросы, и каждому вашему слову мы можем доверять точно так, как если бы это говорил он сам, — цинично соврал Арсеньев.

— Да-да, я готова! — она опять высморкалась. — Спрашивайте, я отвечу. Только сначала скажите мне, у вас есть какие-нибудь версии? Вы кого-нибудь подозреваете?

— Ну, на мой взгляд, убийство Кравцовой и Бриттена носит чисто политический характер. Это могли сделать противники Евгения Николаевича, его завистники, — медленно произнес Арсеньев, чувствуя себя полнейшим идиотом.

Получалась, что эта истеричная смешная тетка манипулировала им, втягивала в свой мелодраматический ритм, тяжелый и насквозь фальшивый. Он вынужден был подыгрывать ей, потому что иначе разговаривать становилось невозможно. Она начинала либо рыдать, либо злиться.

— А версии личного порядка вы полностью исключаете? — спросила она, многозначительно заглядывая ему в глаза.

— Нет. Пока идет следствие, мы ничего полностью исключать не можем. Именно поэтому нам надо побеседовать с близкими Евгения Николаевича. С вами, с Галиной Дмитриевной.

— С кем? — Лисова напряглась так сильно, что Арсеньев понял: все его предыдущие старания пропали даром.

— С женой Евгения Николаевича, — повторил он устало и безнадежно.

— Зачем?

— Затем, что это необходимо следствию.

— А при чем здесь я? — мокрые глаза уперлись Арсеньеву в переносицу, взгляд напрочь лишился мелодраматизма, слезы испарились.

— Ну, вы, вероятно, знаете, как можно связаться с Галиной Дмитриевной. У вас должен быть номер ее телефона, факса, адрес электронной почты.

— Ничего этого у меня нет, — отчеканила Лисова и отвернулась.

— То есть вы хотите сказать, что не знаете, где сейчас находится ваша близкая подруга, и не поддерживаете с ней никакой связи? — удивленно уточнил Арсеньев.

— Да. Совершенно верно. Я ничего не знаю.

— Ну как же, Светлана Анатольевна, вы столько лет дружите, — мягко напомнил Саня, — у вас что, произошел конфликт с Галиной Дмитриевной?

— С чего вы взяли? Никакого конфликта, — голос стал жестким, взгляд пустым и прозрачным. Слезы окончательно высохли.

— Ну что ж, придется говорить об этом с Евгением Николаевичем, — вздохнул Арсеньев, — не