— Дикие фрукты и овощи.
— А крыша над головой?
— Мы построим хижину.
— Одежда?
Я ответила Сейджу такой откровенной улыбкой, что он от смущения чуть не перевернул лодку.
— Сейдж! — закричала я, отчаянно цепляясь за борт. — Я же плавать не умею!
— Прости, но это был совершенно неверный ответ! И любой мужчина тебе скажет то же самое
Я рассмеялась.
— Ну и чем же вы занимаетесь на собраниях этого вашего Общества?
— Я не могу тебе сказать. Я принес клятву, что буду хранить все это в тайне, — он говорил это так напыщенно, что я не выдержала и устроила пантомиму: жестом повесила на губы замок и выкинула в воду ключ.
— Мой рот на замке! — прогудела я утробным голосом.
— Правда? Зато мой — нет!
Он беспечно оставил весла и пересел ко мне вплотную. А потом наклонился и заговорил, интонацией и жестами подчеркивая важность каждого слова:
— Общество, любовь моя, — это узкий круг сказочно богатых мужчин и женщин — включая, слава богу и меня — которым за долгие годы так надоело считать и пересчитывать свои богатства, что они решили разнообразить жизнь, внеся в нее сказочные ритуалы. Они долго не знали, на чем остановиться, и их прихотливый выбор обратился на одну сказку про… — Сейдж с комической тревогой посмотрел сначала через правое, потом через левое плечо, как будто опасался, что нас могут подслушать прямо здесь, посреди реки — и закончил зловещим шепотом: — Эликсир Жизни.
— Да ты что?!
— Вот именно!
— А что это такое?
— Ну, давай подумаем… Это эликсир… И он дарует вечную жизнь!
— Ты надо мной смеешься!
— Совсем чуть-чуть!
— Рассказывай дальше, — попросила я. — Он работает?
— А как ты сама считаешь?
— Кто-то из вашего Общества уже умирал? — поинтересовалась я. — Это было бы единственным доказательством того, что они живут вечно. И что эликсир — не сказка.
— Да, верно. Но ответ — да, они отходят в мир так же запросто, как и все остальные.
— Разве на этом спор не заканчивается?
— По-моему, заканчивается, — согласился Сейдж. — Но для тех, кто в него верит — нет. Они бы ответили тебе, что использовать Эликсир для обретения бессмертия — это нарушение законов Вселенной. И его следует использовать лишь в ничтожно малых количествах, чтобы облегчать боль и избавлять от страданий тех, кто умирает.
— Значит, у них есть возможностью получить бессмертие, и они никогда не используют ее? Верится с трудом.
— А ведь приходится терять столько времени! Каждое собрание длится не меньше трех часов Представляешь, Оливия, что я мог бы сделать за три часа?
Он произнес это таким тоном, что я не могла не ответить:
— Могу представить кое-что… — мои губы раздвинулись в такой соблазнительной улыбке, что он не выдержал, наклонился и стал покрывать горячими жадными поцелуями мои губы, щеки
— Сейдж, — простонала я, увлекаемая им на дне лодки, — Сейдж, я правда не умею плавать!
— Хм-м, — промурлыкал он мне на ушко, — значит, нам с тобой придется вести себя очень осторожно, верно?
Меня разбудило негромкое царапанье, и долгое время я была уверена, что что-то скребется о дно лодки. Потихоньку я приходила в себя. Я не в лодке, я в пещере. Я не Оливия, а Клиа.
Но все равно вместе с Сейджем.
Тело все еще не спешило сбрасывать оковы сна, мне было лень шевелиться. И я лишь открыла глаза.
Судя по тому, как изменилось освещение в пещере, на небе сейчас было не солнце, а луна.
Сейдж скорчился в неудобной позе, разглядывая что-то на полу в полутора метрах передо мною. Зажав в руке острый обломок камня, он сосредоточенно чертил что-то прямо на земле. Я видела, как от напряжения играют мышцы у него на руках, а между бровей залегла неглубокая морщинка. В лунном свете его кожа словно светилась сама по себе. Он был прекрасен.
Какой бы сверхъестественной сущностью он ни являлся, Сейдж явно обладал таким магнетизмом, которого мне не приходилось встречать ни в одном мужчине. Я успела почувствовать это во снах и теперь убеждалась в этом наяву. И сейчас только обрадовалась возможности незаметно присмотреться к нему.
Вот он поднял взгляд, и я поспешила зажмуриться, притворяясь спящей. Успел он заметить мою уловку? Царапанье затихло. Я не открывала глаза, но чувствовала на себе его взгляд. Затаив дыхание, я сосредоточилась на том, чтобы не пытаться подсмотреть, верны ли мои ощущения.
Наконец царапанье возобновилось. Я заставила себя медленно сосчитать до десяти и только потом приподняла веки, но совсем чуть-чуть, чтобы узкую щелку невозможно было заметить под тенью ресниц.
Какая удача — он отвернулся!
Я решилась открыть глаза немного шире. Что он там делает? По-прежнему не шелохнувшись, я посмотрела вниз, на тот кусок грязного пол передо мной, над которым он так старательно трудился…
… и увидела изображение себя спящей.
Это было невероятно! Здесь, на земле, у него под рукой валялись незамысловатые инструменты: осколки камня разной величины и формы, пара острых палочек… Орудия были самые примитивные, но созданный с их помощью портрет был достоин занять место в самой солидной картинной галерее. Он был прекрасен… я даже и предполагать не могла, что выгляжу столь неотразимо, когда сплю. Неужели он так меня видит?
Но в следующую секунду Сейдж снова поднял голову, и я едва успела зажмуриться. Я с трепетом представляла, как он сейчас изучает меня, старательно фиксируя мои черты и пропуская через неповторимый фильтр своих ощущений. От этих мыслей у меня так сильно забилось сердце, что потребовалось немало дополнительных усилий, чтобы продолжать притворяться спящей.
— Можешь и дальше делать вид, что спишь, если тебе так нравится, но карьера актрисы явно не для тебя, — не без ехидства прошептал он.
Мои глаза моментально распахнулись. Сейдж склонился над своим наброском, однако на его губах играла добродушная ухмылка.
— Ты заметил? — смущенно спросила я.
Сейдж прижал палец к губам и выразительно кивнул в сторону Бена.
— Я знал, что ты сейчас проснешься, еще за пару секунд до того, — прошептал он. — Твое дыхание изменилось, — откинувшись, он полюбовался надело своих рук, и с деланной наивностью поинтересовался: — Приятные сны?
Дыхание у меня перехватило, а щеки запылали от смущения: невольно в памяти всплыли картины того, чем мы занимались во сне, на дне лодки посреди реки Тибр. Я поспешила отделаться от них и вознесла пылкую мысленную молитву кому-то или чему-то (хорошо, если там, наверху, вообще нас слушают), чтобы эти переживания хотя бы не были особенно понятны по моему поведению во сне. А потом напустила на себя как можно более невинный вид и заявила:
— Да кто его знает! Я совсем не запомнила, что мне снилось. А что?
Он отложил тот камень, с которым работал до сих пор, и взял другой, с более тонкими краями, чтобы доработать какие-то штрихи.
— Так, ничего… Просто ты звала меня по имени.
