было мне полностью известно и не могло быть для меня безразличным; но так как оно не выходило из границ светских приличий и так как притом я знал, насколько жена моя заслуживает…
«…»
… имею честь быть, барон, вашим нижайшим и покорнейшим слугою.
26 января 1837 г.»
Они сидели, как обычно, в сквере на Тверской, у памятника Царю, где все встречаются. Они более-менее успешно сдали Издателю (умному, доброму и нисколько не обидчивому) свою книгу, получили более-менее сносный гонорар и теперь, празднуя, пили пиво. Они пили пиво, не обращая на памятник никакого внимания, потому что он давным-давно стал уже привычной и скучной деталью пейзажа. Впрочем, Большой находил, что фигурка Пушкина, протягивающего Царю свою свободно сложенную хвалу, скульптору не удалась, и не раз говорил об этом, а Мелкий считал, что Царь мог бы и не хлопать Пушкина по плечу, а хотя бы обнять за талию, но помалкивал.
Они сидели и пили долго. Когда они совсем напились, им стало казаться, что Пушкин им подмигивает. Но он, разумеется, никому не подмигивал. Он смотрел на Царя открыто, честно и с достоинством, насколько ему позволяла его коленопреклоненная поза.
Властитель слабый и лукавый,Плешивый щеголь, враг труда,Нечаянно пригретый славой,Над нами царствовал тогда.Его отец, как раз убитыйСынком и собственною свитой,Желал подобен быть ПетруИ оттого вводил муштру.Он был Петра убогой тенью,И сын, взошедши на престол,Две-три реформы произвелИ дал дорогу просвещенью;Чуть вольность нам не подарил,Но Австерлиц его смирил.Его мы очень смирным знали,Когда не наши повараОрла двуглавого щипалиУ Бонапартова костра.Орел, символ австрийской славы!Как знать, зачем орлы двуглавыВенчают разных два герба?Должно быть, нас роднит судьба:Орел ощипан, словно кочет,Но до сих пор еще жесток,Глядит на запад и восток,А на себя смотреть не хочет -Хотя при помощи когтейТерзает собственных детей.Гроза двенадцатого годаНастала — кто нам тут помог?Остервенение народа,Барклай, зима иль русский Бог?Дерзну в забавном русском слогеПоразмышлять о русском Боге:Что изувер, что маловерЕго кроят на свой манер.Одним он видится Перуном,Другим мерещится бретер,Иному — гвардии майор,А я, бряцающий по струнам,В нем зрю не строгого отца,А лишь свободного певца.Но Бог помог — стал ропот ниже,И скоро, силою вещей,Мы очутилися в Париже,А русский царь главой царей.Воспой, послушливая Муза,Оплот Священного Союза:Россия тужилась, губяНе Бонапарта, но себя.Рассвет случился сер и краток:Все войны русские — предлог,Чтоб конь казачий растолокПоследний вольности остаток;И возгласил победный громРасправу с внутренним врагом.И чем жирнее, тем тяжеле;О русский глупый наш народ,Скажи, зачем ты в самом делеВсегда живешь наоборот?Зачем ты предан властелину,Который мнет тебя, как глину,А к тем, кто душу в глине зрит, -Неблагораден, как Терсит?Зачем по кругу непреклонноБредешь седьмую сотню лет?А впрочем, ты — как твой поэт -Ни в чем не хочешь знать закона.У нас обоих повелосьНа все давать ответ «авось!».Авось, о Шиболет народный,Тебе б я оду посвятил,Но стихоплет великородныйМеня уже предупредил.Он прав: его тупая одаДостойна бедного народа,Который принял, как пароль,Свою особенную роль.И то: угрюмому тевтонуПристрастье к выправке дано,Французу — легкость и вино,Моря достались Альбиону.Над златом чахнет Вечный Жид…А нам авось принадлежит! Авось, аренды забывая,Ханжа запрется в монастырь,Авось, по манью Николая,Семействам возвратит СибирьСынов, которых нынче травит;Авось дороги нам исправят,И заведет крещеный мирНа каждой станции сортир;Авось в просторах наших стылыхВозникнет честный, правый суд;Авось нам вольность принесутИзвне, коль сами мы не в силах, -Как грезил сам Наполеон…Да где ему — пропал и он.Сей муж судьбы, сей странник бранный,Пред кем унизились цари,Сей всадник, папою венчанный,Исчезнувший, как тень зари,Мечтал захваченной державеВнушить понятия о праве,На холод цепи крепостнойПовеять галльскою весной,Дать конституцию… Какое!Российский дух себя хранит.Разбивши грудь о наш гранит,Измучен казнею покоя,В изгнанье гордый дух угас.Кто покорит нас, кроме нас?!Тряслися грозно Пиренеи,Волкан Неаполя пылал,Безрукий князь друзьям МореиИз Кишенева уж мигал.А на Руси, врагов развеяв,Уныло правил Аракчеев,И в уши выбритым рабамГремел казенный барабан;Кинжал Лувьеля, тень Бертона,Шенье последние слова,Капета мертвая глава -В виденьях не тревожат трона:Спокойно дремлется рабу,Как деве сказочной в гробу.«Я всех уйму с моим народом!» -Наш царь в Конгрессе говорил,И затруднялся с переводомФранцузский дерзостный зоил.Иль бредит он как сивый мерин,Иль в самом деле так уверен,Что вечен будет трон царейИ стон военных лагерей?Ужель бессильно негодуетРоссиийский ум, тиранов бич?Твой царь в Европе держит спич,А про тебя и в ус не дует:Ты, Александровский холоп.И никаких тебе Европ!Потешный полк Петра титана,Дружина старых усачей,Предавших некогда тиранаСвирепой шайке палачей, -Живой пример, что чувство долгаНельзя позорить слишком долгоИ что обычный здравый толкПорой сильней, чем честь и долг.Уже не раз слуга престола,Красивых слов не говоря,Смещал российского царяПосредством выстрела простогоИли сурового штыка…Но наша память коротка.Россия присмирела снова,И пуще царь пошел кутить,Но искра пламени иногоУже издавна, может быть,В умах героев тихо тлела.В тиши замысливалось дело,Во тьме огонь перебегал,И генералу генералУже твердил, что власть тиранаТерпеть дворянам не к лицуИ стыдно честному бойцу,Что носит званье ветерана,Служить игрушкой царских рук… Так собирался тайный круг.Витийством резким знамениты,Сбирались члены сей семьиУ беспокойного Никиты,У осторожного Ильи.У них свои бывали сходки.Они за рюмкой русской водки,Они за чашею винаПорой сидели дотемна,Но не от водки там пьянели:В тумане споров и легендТам замышляли свой конвент;Им представлялось в буйном хмеле,Что вольность — юная жена,И грудь ее обнажена.Друг Марса, Вакха и Венеры,Тут Лунин дерзко предлагалСвои решительные мерыИ вдохновенно бормотал,Читал свои ноэли Пушкин,Меланхолический Якушкин,Казалось, молча обнажалЦареубийственный кинжал.Одну Россию в мире видя,Преследуя свой идеал,Хромой Тургенев им внимал,И, цепи рабства ненавидя,Предвидел в сей толпе дворянОсвободителей крестьян.Так было над Невою льдистой.Но там, где ранее веснаБлестит над Каменкой тенистойИ над холмами Тульчина,Где Витгенштейновы дружиныДнепром подмытые равниныИ степи Буга облегли,Дела иные уж пошли.Там Пестель, что с Юшневским вместеОтряд из Брутов набирал,Холоднокровный генералИ Муравьев, апостол мести:Он, полон дерзости и сил,Минуты вспышки торопил.Сначала эти заговорыМежду лафитом и кликоЛишь были дружеские споры,И не входила глубокоВ сердца мятежная наука.Все это было только скука,Веселье молодых умов,Забавы взрослых шалунов…Казалось, их союз случайный -Игра… но дело решено:Узлы к узлам, к звену звено -И постепенно сетью тайнойОплел Россию. В декабреНаш царь дремал — и вдруг помре.Когда б вослед за старшим братомВоссел 
