топтали желтые крокусы своими маленькими копытцами. Ослята на неокрепших вздутых ножках лакомились асфоделями. Реки, пруды, канавы спутались цепями крапчатой жабьей икры, черепахи сбрасывали с себя зимние одеяла из земли и листьев, и первые бабочки, по-зимнему блеклые и изнуренные, лениво порхали среди цветов.

В эти бурные весенние дни мы проводили почти все время на веранде, ели там, спали, читали или просто спорили. Раз в неделю мы сообща просматривали почту, которую привозил нам Спиро. Большую часть ее составляли каталоги оружия для Лесли, журналы мод для Марго и мои зоологические журналы. Почта Ларри содержала в основном книги и нескончаемые письма от писателей, художников и музыкантов о писателях, художниках и музыкантах. Мама получала письма от родственников и иногда каталоги семян. Разбирая почту, мы то и дело обменивались замечаниями, а иногда зачитывали отдельные куски вслух. Это делалось не из потребности общения (никто друг друга вовсе и не слушал), но потому, что мы просто не в состоянии были вытянуть весь смак из писем и журналов, если б ни с кем не поделились. Случалось, однако, что какая-нибудь новость была достаточно потрясающей, чтобы привлечь к себе всеобщее внимание. Именно это и произошло в один из весенних дней, когда небо было как голубое стекло, а мы все сидели в узорчатой тени виноградных листьев и поглощали свою почту.

— О, очень мило… Посмотрите… органди и пышные рукава… Лучше всего это сделать из бархата… а может, парчовый верх и юбка-клеш. Это тоже мило… правда ведь, будет хорошо с длинными белыми перчатками и летней шляпкой?

Пауза. Слышны только шелест бумаги и легкие стоны Лугареции в столовой. Роджер громко зевает, за ним зевают по очереди оба щенка.

— Ого! Какая красавица!.. Вы только взгляните… оптический прицел, скользящий затвор… Что за красотка! Гм… сто пятьдесят… не так уж дорого, я думаю… Теперь это хорошая цена… Посмотрим… двустволка… чокбор… Да… мне кажется, для уток надо что-нибудь потяжелее.

Роджер чешет свои уши одно за другим, с блаженным видом поворачивает голову набок и тихо ворчит от удовольствия. Вьюн ложится рядом с ним и закрывает глаза. Пачкун безуспешно гоняется за мухой, пытаясь цапнуть ее пастью, и громко щелкает зубами.

— О! У Антуана наконец приняли поэму! Тут настоящий талант, если только он сумеет до него докопаться. Верлен, пускающий печатный станок в конюшне… Фу! Малые тиражи собственных работ… Бог мой! Джордж Буллок пробует писать портреты… портреты, вы только подумайте! Он же свечки не умеет нарисовать… Вот, мама, почитай, хорошая книга: «Драматурги эпохи королевы Елизаветы»… замечательная вещь… в ней есть прекрасный материал…

Роджер с громким сопением потянулся назад, поискал блоху, действуя передними зубами, будто машинкой для стрижки волос. Вьюн дергал хвостом и ногами, его рыжие брови двигались вверх и вниз в изумлении перед собственным сном. Пачкун притворялся спящим и незаметно наблюдал за мухой.

— Тетушка Мейбл переехала в Суссекс… Она пишет, что Генри сдал все экзамены и поступает в банк… по крайней мере я думаю, что это банк… почерк у нее просто ужасный, несмотря на дорогостоящее образование, которым она всегда так хвастает… Дядя Стивен сломал ногу, бедный старик… и сделал что-то со своей поясницей? Ах, нет, я поняла… все это почерк. Он сломал ногу, свалившись с лестницы… Я думала, у него больше разума… смешно лазить по лестницам в его возрасте… Том женился… на одной из девочек Гарнетов.

Напоследок мама всегда оставляла приходившие раз в месяц пухлые письма, где адрес был обозначен крупным, твердым круглым почерком. Это были письма от тетки Гермионы, неизменно вызывавшие у нас в семье взрыв негодования, так что и теперь все мы отложили в сторону свою почту и обратили взоры на маму, которая со смиренным вздохом развернула письмо в двадцать с лишним страниц, уселась поудобнее и начала читать.

— Она пишет, что врачи не оставляют ей много надежд, — сообщила мама.

— Они не оставляют ей никаких надежд вот уже сорок лет, а она до сих пор здорова как бык, — заметил Ларри.

— Она пишет, что ее всегда несколько удивляло наше бегство в Грецию, но у них там сейчас плохая зима, и она думает, что, быть может, мы вполне разумно выбрали такой благословенный климат.

— Благословенный! Слова-то какие!

— О господи!.. Ох, нет… Боже мой!

— Что такое?

— Она пишет, что собирается приехать к нам… врачи рекомендуют ей теплый климат!

— Нет, я отказываюсь! Такого я не вынесу, — закричал Ларри, вскакивая со стула. — Мы все по горло сыты деснами Лугареции, не хватает еще тетки Гермионы, которая будет умирать тут каждую минуту.

— Ты должна от нее отделаться, мама… Скажи, что у нас нет места.

— Но это невозможно, милая. Я писала ей в последнем письме, какой у нас большой дом.

— Может, она уже забыла, — с оптимизмом заметил Лесли.

— Нет, не забыла. Она как раз упоминает об этом… Где же это?.. Ах, вот: «Поскольку вы можете теперь снимать такое просторное помещение, я уверена, дорогая Лу, что вы не откажете в уголке старой женщине, которой осталось так мало жить». Вот видите! Что же нам теперь делать?

— Напиши ей, что тут свирепствует эпидемия оспы, и пошли фотографию с прыщами Марго, — предложил Ларри.

— Не говори глупостей, милый. К тому же я писала ей, какое это здоровое место.

— Это просто невыносимо, мама! — воскликнул Ларри. — Я так мечтал спокойно поработать летом, пригласив лишь самых близких друзей, а теперь нам грозит нашествие этой противной верблюдицы, пропахшей нафталином и распевающей церковные гимны в уборной.

— Ты просто преувеличиваешь, милый, и я не понимаю, зачем тебе потребовалось приплетать уборную. Я никогда не слышала, чтобы она пела где-нибудь гимны.

— Она поет их не переставая… тогда как остальные выстраиваются в очередь на площадке.

— Ну, как бы там ни было, надо придумать предлог получше. Нельзя же писать, что мы не хотим ее принять из-за гимнов.

— Да почему нельзя?

— Оставь свои глупости, милый. Все-таки она наша родственница.

— Ну и что из того? Неужели мы будем обхаживать эту старую ведьму только потому, что она наша родственница? Ведь по-настоящему ее надо привязать к столбу и сжечь.

— Она этого не заслужила, — возразила мама без всякого энтузиазма.

— Дорогая мама, из всех противных родственников, которые нас осаждают, она, конечно, самая отвратительная, и я просто не могу понять, как ты только с нею общаешься.

— Надо же мне отвечать на ее письма, как ты думаешь?

— Зачем? Просто пиши на них «Адресат выбыл» и отсылай обратно.

— Я не могу этого сделать, милый. Они узнают мой почерк. К тому же письмо я уже распечатала.

— Может быть, написать ей, что ты больна? — предложила Марго.

— Да, да, мы напишем, что врачи оставили уже всякую надежду, — сказал Лесли.

— Я напишу это письмо, — обрадовался Ларри.

— Нет, не напишешь, — твердо заявила мама. — Если ты это сделаешь, она немедленно приедет ухаживать за мной. Ты же ее знаешь.

— Ну скажи на милость, зачем ты поддерживаешь с ними связь? — в отчаянии спросил Ларри. — Что это тебе дает? Все они или ископаемые, или сумасшедшие.

— Ну, этого уж ты не говори, — возмутилась мама. — Они вполне нормальные люди.

— Вздор… Возьми хотя бы тетю Берту с ее невероятными кошками… Или дядю Патрика, который ходит почти раздетый и рассказывает совсем незнакомым людям, как он убивал китов перочинным ножиком. Все они какие-то придурки.

— Конечно, они с причудами. Но ведь все они очень старые, в их возрасте это положено. И они вовсе не сумасшедшие, — объяснила мама и чистосердечно добавила: — Во всяком случае, не такие уж сумасшедшие, чтобы от них можно было избавиться.

— Ну, вот что, — решительно сказал Ларри. — Если на нас готовится нашествие родственников, нам