приношением к Бобу. Мой взгляд был прикован к видоискателю, и я не очень-то прислушивался к разговору, завязавшемуся между Бобом и ребенком.

– Ну, что тут у тебя? – спросил Боб, принимая закупоренный зелеными листьями калебас.

– Зверь, – кратко ответил ребенок.

Вместо того чтобы выяснить, что это за зверь, Боб вынул затычку из калебаса. Результат поразил не только его, но и всех остальных. Из калебаса пулей выскочила разъяренная шестифутовая зеленая мамба и упала на землю.

– Берегите ноги! – предостерегающе крикнул Боб.

Я оторвал глаза от видоискателя и увидел картину, от которой мне стало чуточку не по себе: между опорами треноги ко мне целеустремленно скользила зеленая мамба. Я прыгнул вверх и назад с воздушной грацией, которую могла бы превзойти только звезда балета, наступившая со всего маху на гвоздик. Началось столпотворение. Змея проползла мимо меня и быстро направилась к Софи. Той было довольно одного взгляда на рептилию, чтобы решить, что сейчас скромность лучше доблести. Схватив карандаш, блокнот и, невесть почему, складной стул, она, словно заяц, помчалась к сбившимся в кучу советникам. Увы, змея избрала то же направление и устремилась следом за Софи. Советники посмотрели на нашу монтажницу, которая вела змею за собой прямо к ним, и, не медля ни секунды, все, как один, обратились в бегство. Только Фон будто прирос к стулу. Стол с напитками не давал ему встать.

– Палку! – крикнул я Бобу и побежал вдогонку за змеей.

Я, конечно, знал, что змея сама ни на кого не нападет. Она думала только о том, как бы уйти подальше от нас. Но когда кругом мечутся полсотни ошалевших от страха босых африканцев, среди которых ползает испуганная, смертельно ядовитая змея, недалеко до беды. Говоря словами Джеки, сцена была фантастическая. Члены совета мчались через усадьбу, их догоняла Софи, ее догоняла змея, за которой гнался я, а за мной гнался Боб с палкой. К счастью, мамба проползла мимо Фона. И так как волна событий схлынула, не задев его, он остался сидеть на месте, только налил себе еще стаканчик, чтобы успокоить свои потрясенные нервы.

В конце концов нам с Бобом удалось загнать мамбу в угол около крыльца рестхауза. Здесь мы прижали ее палкой к земле, подняли в воздух и сунули в один из наших мешков для змей. Я вернулся к Фону и увидел, как с разных сторон к своему монарху стекаются члены совета. В любой другой части света, если бы мы обратили в бегство кучку сановников, подбросив им змею, начались бы упреки, обиды и всяческие проявления уязвленного самолюбия. Африканцы отнеслись ко всему иначе. Фон сидел на стуле, широко улыбаясь. Советники на ходу болтали и смеялись, щелкали пальцами, вспоминая минувшую опасность, подшучивали друг над другом (вот задал стрекача!) – словом, наслаждались юмористической стороной этого происшествия.

– Ну как, вы ее поймали? – спросил Фон, щедрой рукой наливая мне изрядную дозу моего виски.

– Да, – ответил я, с благодарностью принимая стакан, – мы ее поймали.

Фон наклонился ко мне с озорной улыбкой.

– Видел, как улепетывали мои люди? – спросил он.

– Да, здорово они бежали, – подтвердил я.

– Они испугались, – объяснил Фон.

– Да. Это плохая змея.

– Верно, верно, – согласился Фон. – Эти людишки сильно испугались змеи.

– Да.

– А я не испугался, – продолжал Фон. – Мои люди все разбежались... они здорово испугались... а я не убежал.

– Верно, мой друг, верно... ты не убежал.

– Я не испугался этой змеи, – сказал Фон на тот случай, если до меня не дошло самое главное.

– Верно. Зато змея испугалась тебя.

– Она меня испугалась? – удивленно спросил Фон.

– Да, змея не посмела тебя укусить... плохая змея, но она не может убить Фона Бафута.

Фон взрывом смеха встретил эту грубую лесть, потом, вспомнив, как улепетывали его советники, опять расхохотался, и советники присоединились к нему. Наконец, покачиваясь от смеха, они ушли, но мы еще долго слышали их веселые голоса и хохот. Это единственный известный мне случай, когда зеленая мамба была виновницей дипломатического конфуза.

Письмо с нарочным

Из всех животных, какие попадаются зверолову, самые занимательные, на мой взгляд, представители обезьяньего племени. Они так мило напоминают детей: живой ум, очаровательная непринужденность, жадное стремление все перепробовать, все испытать сию же минуту и трогательнейшая вера в того, кого они признали своими приемными родителями.

Мясо обезьяны – один из главных продуктов питания камерунцев, а так как нет обязательных постановлений, определяющих, когда и сколько обезьян можно стрелять, то погибает огромное количество самок с детенышами. Убитая мать падает с дерева, а детеныш судорожно цепляется за ее шерсть и обычно остается цел. Чаще всего его тоже убивают и съедают заодно с матерью, но иногда охотник приносит детеныша в деревню и выращивает, чтобы потом съесть. Если же поблизости появляется зверолов, всех этих сирот, естественно, несут ему: ведь он, как правило, платит за живого зверя намного больше рыночной цены. И, проведя в том же Камеруне два или три месяца, вы оказываетесь приемным отцом сонма обезьян всех видов и возрастов.

В Бафуте у нас к концу путешествия собралось семнадцать обезьян (не считая человекообразных и более примитивных представителей отряда приматов, таких, как потто и галаго), и они были для нас неисчерпаемым источником развлечений. Пожалуй, самые живописные из них красные мартышки, ростом они с терьера, с ярко-рыжей шерстью, черной мордочкой и белой грудью. На воле они предпочитают саванну лесам, ходят, как собаки, большими стаями, прилежно осматривают корневища трав и гнилые стволы в поисках насекомых или птичьих гнезд, переворачивают камни, под которыми могут быть черви, скорпионы, пауки и другие лакомства. Время от времени они встают на задние ноги, чтобы осмотреться, а если трава очень высокая – подпрыгивают, будто на пружинах. При малейшем намеке на опасность они громко кричат 'пруп... пруп... пруп!' и мчатся галопом через траву, причем слегка раскачиваются на ходу – этакие маленькие рыжие рысаки.

Наши четыре пата жили вместе в большой клетке. С выражением предельной сосредоточенности на своих грустных черных мордочках они тщательно исследовали шерсть друг друга или же упоенно предавались каким-то восточным танцам. Пата – единственные известные мне обезьяны, которые по- настоящему танцуют. Большинство обезьян, разыгравшись, просто кружатся или прыгают вверх и вниз, но у пата разработаны особенные танцевальные фигуры, причем репертуар их довольно богатый. Сперва они скачут, словно резиновый мяч, и с каждым разом все быстрее, все выше, так что прыжки достигают высоты двух футов. Кончив прыгать, переходят к следующему 'па'. Теперь задние ноги почти неподвижные, а передняя часть туловища, начиная от поясницы, раскачивается, будто маятник, из стороны в сторону, и голова крутится слева направо. Повторив это движение двадцать – тридцать раз, пата исполняют новую фигуру. Они поднимаются на задних лапах, вытягивают передние вверх и устремляют взгляд на потолок клетки, затем начинают ходить по кругу, пока не падают от головокружения навзничь. Весь танец сопровождается песенкой, которая звучит примерно так: 'Уаа-аааоу... уаааа-оу... пруп... пруп... уааааоу...