Так вот и получилось, что буквально накануне своего отъезда в Саффолк я смог заверить мисс Дурвард, что имею все основания полагать, что ее страхи в отношении зятя не имеют под собой оснований.

– Я не стану утомлять вас пересказом разговоров, но, думаю, могу заверить вас в том, что Барклай не продемонстрировал намерения… э-э-э… искать развлечений на стороне. Его вкусы, должен заметить, в общем-то вполне заурядны, и вам не следует беспокоиться на этот счет. Полагаю, он искал, главным образом, общества других мужчин, а также мимолетные городские знакомства, к которым он, должно быть, привык в Ливерпуле, а предоставить таковые может только город.

– Я понимаю. Слава Богу! Теперь я со спокойной совестью могу забыть об этом недоразумении. – Она заколебалась, отвернулась от залитого лучами солнца парка, которым любовалась, и взглянула мне прямо в глаза. – Надеюсь, что могу верить вам.

– Верить мне?

– В том, что вы сказали правду. В мире существуют мужчины – и много, – которые посмеялись бы надо мной за то, что я выказываю уважение своему полу.

– Каким образом?

– Солгав мне. Защитив собрата-мужчину от порицания, сделав вид, будто оберегают меня от подобного знания. Вы бы так не поступили.

– Надеюсь, что всегда смогу защитить женщину.

Она небрежно взмахнула рукой, словно в нашем разговоре не было места подобным сантиментам.

– Но только не с помощью лжи и обмана.

– Нет, не с помощью лжи и обмана. И не вас.

Она ничего не ответила, однако не стала и брать в руки альбом для рисования, к чему я уже привык и что стало для нее обычным занятием во время подобных приступов многозначительного молчания. А вид, надо сказать, с террасы, на которой мы сидели, открывался поистине замечательный, способный соблазнить и вдохновить художника. Солнце все еще ярко сияло в небе, хотя мы и не спешили с ужином, и в его мягком свете подстриженные липы и розы на клумбах казались теплыми и полными жизни.

– Что вы будете делать в Керси после того, как уберете урожай? – спросила мисс Дурвард.

– О, в деревенском поместье мне скучать не придется, – откликнулся я. – Я буду занят точно так же, как и в прошлом году. Помните, я писал вам об этом.

– Я очень хорошо помню ваши письма. Подумать только, с той ночи в Манчестере прошел уже целый год!

– Том вполне поправился?

– О да. Но Хетти очень скучает по нему, и я тоже. Мы рассчитывали давно оказаться дома.

– Когда вы теперь предполагаете вернуться домой?

– Доктора порекомендовали Хетти подождать, пока не пойдет четвертый месяц ее беременности.

– Я понимаю.

И вот тут-то мисс Дурвард все-таки взяла в руки свой альбом и начала набрасывать в нем какой-то рисунок. Спустя мгновение я понял, что она смотрит не на простирающийся перед нами пейзаж, а на меня.

– Вы ведь ничего не имеете против, майор?

– Вовсе нет…

– Пожалуйста, не вертите головой, – попросила она.

– Приношу свои извинения.

Она не ответила, взгляд ее тоже ничего не выражал. Я не видел, что у нее получается, я слышал лишь скрип карандаша, скользящего по бумаге. Он был то неслышим и тонок, как шорох листьев, то резок и жесток, как удар шпагой, и я различал его сквозь воркование голубей на крыше и журчание воды – это садовник принялся за свои вечерние обязанности. Прищурившись, она переводила взгляд с моего лица на лист бумаги, подобно командиру, распределяющему свое внимание между картой и полем боя. Мысль об этом заставила меня вспомнить о том напряженном внимании, которое охватывало нас в такие минуты. Мы старались понять и представить, что означают линии и условные обозначения в плане укрытий, препятствий, дальности стрельбы орудий, пролитой крови и человеческих жертв. Мне стало интересно, пыталась ли мисс Дурвард, глядя на мое лицо, понять мир, который оно отображало, или же рисовала мужчину, сформированного этим миром.

Она отложила карандаш в сторону и отставила альбом на вытянутую руку. Потом снова поднесла его к себе, и я услышал легкое царапанье, с которым она добавляла некие финальные штрихи к рисунку, как если бы расставляла пропущенные знаки препинания, перечитывая только что написанное письмо. Она подняла голову и встретилась со мной взглядом. Теперь в ее глазах я увидел совсем не то отсутствующее выражение, с каким она всматривалась в меня несколькими минутами ранее, стараясь подметить игру света и теней, разглядеть форму и содержание. Но она опять промолчала и через несколько мгновений отвела глаза.

– Могу я взглянуть на рисунок? – поинтересовался я.

– Разумеется, если хотите.

Она положила раскрытый альбом на стол и подтолкнула его ко мне. Потом подняла упавшую шаль, накинула ее на плечи – солнце уже скрылось за горизонтом – и откинулась на спинку стула, перебирая кисти бахромы.