образцовым гражданином, крепко сидящим на своих принципах и всегда готовым что-нибудь пожертвовать на полицейский алтарь… Честное слово, я просто оторопел.

Я глуповато засмеялся. Реакция не бог весть какая, но в моем положении и в моем наряде трудно было придумать что-нибудь получше. Я сунул трубку на место и откинулся на спинку сиденья.

Женщина больше не смотрела в мою сторону. Мужчина молчал.

Через двадцать минут мы проехали туннель Сен-Клу. Водитель съехал по спуску, обогнул клумбу у моста, проехал по левому берегу реки, затем свернул на узкую улочку с богатыми особняками.

Я недоумевал, куда это мы едем и почему он меня не высаживает, хоть и не сдал полиции.

Все эти вопросы прыгали в моей голове, как стая кузнечиков, но я гордо молчал.

Еще один поворот — и машина остановилась возле дома из шершавого камня. Мужик прогудел клаксоном условный сигнал. Почти сразу же за забором заскрипел гравий, и ворота отворились.

Поместье было большим и каким-то печальным. Огромный сад казался заброшенным — это и нагоняло меланхолию. Это, да еще закрытые ставни на окнах.

Мы подкатили к парадному. Женщина вышла и стала подниматься по ступенькам. Я вышел тоже. Я стоял посреди сада, плохо соображая, что со мной происходит. В голове у меня гудело.

Ворота уже закрылись, и от них шел высокий черноволосый парень в джинсах и черном свитере, державший руки в карманах.

На слугу он был не похож. Однако по его манерам было видно, что он и не родственник, и не друг семьи.

Мой водитель сухо спросил его:

— Новостей никаких?

— Нет, — буркнул парень, глядя на меня. — Удачно съездили?

— Очень.

Парень в свитере указал на меня пальцем:

— А это еще кто?

— Это наш друг… новый. Дай ему комнату на третьем этаже, белье и бритву.

Хозяин повернулся и ушел. Я остался стоять перед парнем в свитере. По его глазам было видно, что я ему совсем не по нутру.

— Ты кто? — спросил он.

— А тебе какое дело?

Я думал, что он на меня кинется, и уже готовился врезать ему, как умел. Но он сдержался, не зная толком, с кем имеет дело.

— Может, тебя как-нибудь зовут? — спросил он. — Или тебе свистят, как шавке?

— Зови меня Капут, если так уж хочешь прилепить мне табличку.

— Имя вроде немецкое? — проворчал он.

— Не отрицаю, но это неважно — все равно не мое.

Я был собой доволен. Раз все вокруг темнят, то и я в долгу не останусь — буду разыгрывать высокомерное безразличие…

Черноволосый парень хлопнул ресницами, что свидетельствовало о его замешательстве.

— Ну, а я — Робби, — произнес он и повел меня в дом.

В этой берлоге, видно, давно не жили, потому что внутри стояла гнетущая сырость и изрядно воняло плесенью. Пауки чувствовали себя здесь на своей территории и старались переплюнуть лучших городских кружевниц. Переступаешь порог — и всю рожу залепляет паутиной…

Робби отвел меня наверх, в комнату, где пахло пылью и старой бумагой. Он подошел к умывальнику, повернул кран: в кране сначала захрипело, потом забулькало, и в конце концов из него побежала-таки желтоватая вода.

— Подожди, — сказал он. — Сейчас схожу за мылом и бритвой. — Потом окинул меня долгим взглядом, будто снимая мерку.

— Да ты вроде прямо из тюряги, — сказал он.

— Что, заметно?

— И воняешь к тому же…

Я и сам это знал, черт возьми, да только мне очень не понравилось, как грубо он это сказал.

— Повежливей, приятель!

Не желая, видимо, обострять ситуацию, он молча пожал плечами и куда-то скрылся. Вернулся он минут через десять. Я валялся на клоповнике, подложив руки под голову, и разглядывал замысловатую трещину на потолке.

Робби приволок с собой кучу всякого добра.

— Держи, парень, — буркнул он. — Все, что нужно для превращения в сказочного принца. А еще вот распашонка и костюм. Я на глаз прикинул — должны подойти. Расфуфыришься — все так и попадают!

Он гыгыкнул и исчез.

Я повернул ключ в замке и разделся догола. Мои старые тряпки, лежавшие кучкой на полу, казались мне теперь вообще никуда не годными. Они и в день ареста были уже в стиле «хиппи», а пребывание в тюремной камере хранения их почему-то не обновило.

Я вымылся «по-взрослому», как говорила моя мама, когда я был шпингалетом. Потом побрился. Робби — даром что бука — ни о чем не забыл: принес даже расческу и флакон лавандовой воды. Видно, запашок у меня и вправду был не из лучших…

Надраившись, я стал свеженьким, как ломтик ананаса в вишневой водке. Я сиял и благоухал. В крапчатом зеркале над умывальником отражалась теперь знакомая и дорогая сердцу физиономия, и было снова видно, что мне двадцать два года и что парень я хоть куда. Будто с плаката красавчик. Девчонки увидят — задом будут пятиться.

Воротник рубашки был чуть велик, а брюки длинноваты, но если ворот не застегивать, а ремень затянуть потуже, получалось очень даже ничего. Костюм мне нравился: серый, неброский, в тоненькую розовую полоску. В нем я сразу стал выглядеть как некто. Даже как некто достойный, осмелюсь доложить.

Эти приготовления меня отвлекли, но лишь только я привел себя в порядок, как снова ощутил всю двусмысленность своего положения. Люди подбирают на дороге преступника и преспокойно поселяют его в пустом доме, за которым присматривает этакий крутой парень… Это, по-вашему, нормально?

Но в таком возрасте недолго ломаешь кочан над загадками, а к чудесам привыкаешь быстрее, чем к тесным ботинкам. Ведь я, в конце концов, не так уж давно перестал верить в Деда Мороза…

Взглянув напоследок еще разок в зеркало, я вышел в коридор. Потом спустился по лестнице — и на втором этаже столкнулся нос к носу с той самой бабой. Она тоже успела переодеться. Теперь на ней были сиреневые штаны и едко-зеленый джемпер. Все это ей чертовски шло, а главное — четко обрисовывало ее авансцену. Глаз туда так и прилипал, будто муха к варенью, и нужно было скорей запихивать руки в карманы, пока они не бросились на добычу полезных ископаемых.

Я усек, что эта цыпка смотрит на меня уже по-другому — с явным интересом.

— Да он же совсем мальчишка! — пробормотала она.

Я улыбнулся ей.

— После чистки я получше?

— Да я думала, что вам лет сорок. А сколько на самом деле, кстати?

— Двадцать два.

— А за что сидели в тюрьме?

— За рассеянность: покупал в баре пачку сигарет, а унес кассу.

Она засмеялась.

Это шло ей не меньше, чем джемпер и брюки Я вдруг ощутил, как давно не залазил на бабу И не нужно было звать на помощь экстрасенса, чтобы понять по ее бесстыжим глазам: она тоже не прочь…