Она замялась.

— Никто…

— Не трынди, лапуля.

— Ну… Робби, кто ж еще.

— Ага, Робби. Его я тоже рад буду увидеть снова. Это твой любовник, да?

— Глупый ты.

— Раньше был, но теперь пошел на поправку. Таблетки от глупости принимал: «камерол» называются. Очень помогает. Вы с ним сообща все придумали, так ведь?

— Да нет же, милый, клянусь тебе…

— Вот клясться не надо. И «милым» меня тоже не надо называть. В нашем с тобой случае это звучит чуток по-идиотски. Ладно, теперь, когда мы снова вместе, давай к делу. Поехали!

— Куда?

— К тебе, красавица, куда же еще?

Она снова завела машину. Ездила она хорошо, этого дара я в ней еще открыть не успел. Обычно это дано немногим бабам.

Некоторое время мы катили по извилистой дороге, поднимавшейся в гору. Справа расстилалось под луной море. Я думал о старой посудине, где меня ждали мои одеяло и бритва. Пожалуй, я поторопился с покупкой этого скарба. Мне предстояло спать в более удобном месте.

— Только не надо глупостей, Эмма, — добавил я. — Можешь не сомневаться: если попробуешь меня прокатить, я без малейших колебаний перережу твою прелестную шейку.

Она пожала плечами:

— Понятно.

Она сделала резковатый поворот, видимо, занервничав от моей угрозы. Потом свернула с шоссе на дорогу, обсаженную худосочными пальмами. Их пересадили сюда уже взрослыми, и они, похоже, не слишком обрадовались предложенной им новой почве.

Тем не менее при лунном свете, среди стрекотанья цикад и на фоне моря они производили определенный эффект.

В глубине долины возвышалась великолепная вилла в провансальском стиле — янтарно-желтая, с полукруглой черепицей на крыше и лепкой вокруг окон.

— Скажите, пожалуйста… — проворчал я. — И давно ты сделала это приобретение?

— Нет, недавно.

— Я думал, твоя мечта — Южная Америка, но вижу, тебе достаточно и нашего южного побережья?

— Достаточно, пока…

Она хотела, видно, сказать «пока не закроют дело», но смолчала, сообразив, что это была бы чудовищная промашка. Дело могло закрыться только с моей смертью. И до тех пор Францию ей покидать было нельзя. Временами она явно теряла ориентировку — от излишнего нетерпения.

— Ты уверена, что Робби один?

— Уверена.

— Ты уверена, что у него не болтается в кармане пистолетище? В его-то карманах скорее найдешь пушку, чем авторучку… Ну, ладно, поглядим. Но если у него все же есть карманная артиллерия, скажи лучше, чтоб подальше запрятал: в случае чего в первую очередь достанется тебе.

Она не ответила. Машина безукоризненно ровно остановилась перед крыльцом.

— Молодчина, девка. Теперь веди себя спокойно, что бы ни случилось.

Мы вышли из машины и стали подниматься по ступенькам. Робби показался в тот момент, когда мы открывали входную дверь. Он стоял, выпрямившись во весь рост, в большой гостиной с белыми и серыми плитами на полу. При виде меня у него сделалось немного туповатое лицо, будто он получил по черепу дубинкой. Я опасался, что он завопит и к нему подоспеет подмога. Но ничего подобного не произошло, и Робби, совершенно растерянный, молча стоял предо мной.

— Привет, парень, — сказал я, подходя. — Рад, небось, видеть приятеля?

Этот здоровенный кретин улыбнулся потухшей улыбкой.

— О, Капут! — неуверенно отозвался он.

— Что, друг, прищурился?

— Ну, мы-то знали, конечно, что ты смотался, но…

— Ты приехал брать у него интервью? — язвительно спросила Эмма.

— А что, уже и поговорить нельзя? Подожди, крошка, скоро я буду в твоем распоряжении. Только прежде мне надо подвести кое-какие итоги с этим куском червивого мяса…

— Остынь, — огрызнулся Робби. — Будут всякие тут меня доставать. Особенно шавки вроде тебя. Ложил я на таких убийц!

Я вытащил нож и стал подходить, недобро глядя на него. В моей голове раздался негромкий едкий звонок, что звучал всякий раз, когда мне не терпелось кого-то закопать. Я увидел Робби сквозь багровую вуаль. Лицо у него было в красных тонах, и все вокруг подернулось той же кровавой дымкой.

— Эй, ты чего? — сказал он. — Чего ты, Капут? Что я тебе сделал? Что на тебя нашло?

Тут он понял, что его бредни меня не остановят. Теперь было уже поздно, я пересек свою черту и ничем ему помочь не мог. Моя совесть резко закрылась. Я превратился в сплошную убийственную волю, управлявшую этим ножом. Нож, который я терпеливо точил, накануне, сделался моим продолжением, частью моего существа. Он был чем-то вроде шпоры у бойцового петуха.

Робби схватил старинный стул, довольно тяжелый на вид. Но мужик он был крепкий и держал его легко, как тросточку.

— Береги шкуру, Робби, — сказал я горячим от ненависти голосом. — Береги шкуру, дружище… Тебе скоро обеих рук не хватит, чтоб свои потроха удержать…

Он резко отошел назад для размаха и швырнул стул в меня. Угоди он мне в рожу, башка разлетелась бы вдребезги. А до этого было совсем недолго. Я увидел, как старинная древесина летит прямо в мою физиономию, пригнулся, у меня свистнуло в ушах, и стул разбился о стену.

Я оглянулся через плечо. Эмма стояла у двери, прямая и бледная. Если бы она решила смыться, то запросто могла бы это сделать. Но не догадалась… Или же не хотела. Может быть, эта цыпочка любила острые ощущения, и ей надоело видеть драки только в вестернах!

Робби сейчас приходилось туговато. Он в отчаянии поискал вокруг себя другой стул, но в том углу других не оказалось. Тогда он храбро кинулся вперед, яростно размахивая обоими кулаками. Это он неплохо придумал. Я хотел увернуться, но на этот раз промедлил, и колотушка весом в добрую тонну попала мне прямым ходом в правый висок. У меня чуть не треснула башка. Некоторое время я не помнил ничего: ни кто я такой, ни где я нахожусь, ни зачем я здесь… Вторая плюха пришлась мне по носу — и вызвала что-то вроде отрезвляющего шока. Боль вытащила меня из моей летаргии. Я выбросил вперед руку, вооруженную ножом; она встретила пустоту. В это время Робби как раз пытался добавить хуком, но моя же неловкость помогла мне избежать удара, и Робби по инерции завалился вперед.

Он наскочил прямо на меня, и я рухнул вместе с ним. Подобный бой должен был неважно смотреться со стороны. Во Дворце спорта нас бы освистали будь здоров!

Руки Робби устремились к моей глотке, и он основательно сцапал меня за шею. Его большие пальцы вдавили мне кадык, и я начал отплывать. Воздух сматывался из легких с невероятной быстротой.

Тогда я наугад двинул пыркой и почувствовал, как лезвие вошло во что-то мягкое. Робби мигом ослабил захват, и из его ноздрей вырвалось рычание раненого зверя.

Я рывком вытащил лезвие и встал. Он остался лежать на полу, корчась от боли и зажав обеими руками брюхо. Но двум рукам еще никогда не удавалось задержать кровищу, бьющую из такого глубокого глазка. Лезвие ножа едва покраснело, но стало липким и вонючим. Запах был просто отвратительный. Я вытер нож о пиджак Робби и сунул его обратно в кожаный футляр — аккуратно, как примерный скаут, папенькин и маменькин любимчик. Всегда готов!..

— Принимай работу, — сказал я Эмме. — Видишь, я уже кое-чему научился. Заметь, что в данном случае это почти что необходимая оборона…

Она не ответила и подошла к Робби. Тот уже позеленел, как бутылочное стекло, и его рвало на