положении b). В период бодрствования внимание, следуя за точкой поля 1, где движущаяся линия GH пересекается с линией O'O', уже натолкнулось на состояние мозга АА' (в положении а) и направляется к состоянию мозга ВВ' (в положении b).

Что-нибудь еще?

Да; результаты проведенного анализа великолепно согласуются с открытиями, сделанными в ходе «экспериментов наяву».

Анализ позволил нам четко разграничить представление, сводящееся к исходным состояниям мозга, и наблюдение (включает внимание), отсылающее нас к «наблюдателю в бесконечности». Поэтому неудивительно, что нам не удалось обнаружить закона, который принуждал бы конечного наблюдателя направлять свое внимание на какое-либо конкретное явление в каком-либо конкретном поле. Между тем нельзя не признать, что в моменты бодрствования внимание обычно направляется на явления, находящиеся в поле 1. С теоретической точки зрения единственное, что принуждает внимание к этому, — привычка. Теория подтверждается практикой. В ходе «экспериментов наяву», как читатель, должно быть, помнит, внимание — пока ему позволялось легко и быстро следовать за цепочкой ассоциативно связанных образов — натыкалось исключительно на образы прошлого. Теперь причина этого ясна. Возможность быстро и легко наблюдать цепочку ассоциативно связанных образов показывает, что внимание конечного наблюдателя перемещалось в соответствии с привычкой. Но привычка удерживает его в поле 1, а в этом поле все образы относятся к прошлому. Однако привычка, как оказалось, вовсе не закон; ее можно преодолеть. Решительный отказ замечать эти с готовностью поставляемые образы позволял нам полностью прервать внимание в поле 1. И в те редкие минуты, когда это удавалось, внимание в поле 2 могло свободно, как в сновидениях, скользить по ассоциативным дорожкам, простирающимся за пределы «настоящего момента» Времени 1.

В этой главе мы ограничились рассмотрением лишь простейших положений, выводимых из нашего анализа, и теперь нам остается сделать еще одно замечание.

Абсолютно ясно, что наш серийный наблюдатель столкнется со значительными трудностями при попытке освободиться от пут сознательного существования. Действительно непонятно, как он вообще собирается справиться с этой задачей.

Субстрат, в конечном счете поставляющий содержимое его серийного поля представления, есть всего-навсего первичная протяженность во Времени 1, тянущаяся (длящаяся) в многочисленных временных измерениях. Эта протяженность во Времени 1 имеет начало и конец, причем обе эти границы учитываются и проявляются во всех протяженностях в других временных измерениях. Однако поля, перемещающиеся по протяженностям во втором и более «высоких» временных измерениях, движутся не в направлении от этих двух границ или к ним,а прямо между ними. Лишь поле 1 выпадает из этой многомерной фигуры. Следовательно, смерть, иначе говоря, достижение движущимся полем границы, — вовсе не серийный элемент. Она, подобно пробелам, возникающим во сне, и различным временным неупорядоченным явлениям в субстрате, есть одно из тех характерных исключительно для первого члена свойств, которые, как отмечалось ранее, должны существовать в любой имеющей начало серии.

Разумеется, может произойти произвольный обрыв протяженностей субстрата в других временных измерениях — их может прервать какое-нибудь божество. Но при отсутствии такого вмешательства субстрат, как явствует из анализа, сохраняется до бесконечности во всех временных измерениях, за исключением первого. Ибо в прочих измерениях он не обладает теми свойствами, которые во Времени 1 указывают на возможный в будущем разрыв протянувшихся во времени линий.

Итак, наблюдатель 1 является, по-видимому, единственным смертным наблюдателем.

Читатель, надеюсь, отметит, что изложенные выше принципы сериализма выведены не из эмпирических доказательств нашего «феномена», связанного со сновидениями, а получены в ходе прямого анализа того, что с логической точки зрения должно быть свойством любой вселенной, в которой время имеет длину, а события переживаются последовательно.

Таким образом, доводы в пользу нашего «феномена» двоякого рода — логические и эмпирические. И в этой книге ход исследования мог бы быть иным. Мы могли бы начать с анализа того, что означает факт переживания событий в их последовательности, а по завершении анализа указать на вероятность нашего «феномена» — вывод, надо признаться, очень тривиальный по сравнению с по-настоящему важными открытиями. Затем мы могли бы описать эксперименты, проведенные с целью проверить правильность этого вывода. В результате мы получили бы научный отчет, составленный в традиционной манере.

Однако наш случай — особенный. Ибо очевидно, что, хотя «наблюдатель в бесконечности» ничуть не величественнее и не трансцендентальнее нашего собственного крайне невежественного Я, он все же начинает выглядеть устрашающе, как полностью развившаяся «animus». В части I мы уже отмечали, что вера в animus, по-видимому, зародилась в процессе изучения сновидений. Припоминая свои сны, дикари и малообразованные люди могли додуматься лишь до мысли о том, что сновидения переносят их в сферу существования, ничуть не похожую на обыкновенную, будничную жизнь, которую они ведут, находясь в бодрствующем состоянии. Их верование сочли ребяческим и абсурдным. Будь это на самом деле так, пришлось бы признать, что идея души имеет сомнительное прошлое.

Вот почему мне показалось уместным сначала вызвать дикаря на суд и эмпирически доказать, что порой его сновидения действительно дают ему, его «ясновидящим» и его «прорицателям» веские основания для веры в то, что сфера сновидений есть нечто, совершенно отличное от сферы яви, и что его высшее Я обладает определенной степенью свободы во временном измерении — свободы, недоступной бодрствующему человеку.

Поэтому доказательства, изложенные в части IV, могут быть оценены по достоинству.

Поскольку всякое наблюдение есть наблюдение, ведущееся «наблюдателем в бесконечности», всякое мышление в поле 1 (автоматическое переживание последовательности состояний мозга, расположенных во Времени 1) есть мышление именно этого не всегда ясносознающего индивидуума. Но является ли такое обозрение поля 1 единственно доступным для него родом мышления? И всегда ли то, что представлено в данном поле, столь автоматично, как мы предполагали в ходе нашего анализа?

Допустим, что неконечный наблюдатель (ваше обычное, повседневное Я) наблюдал в поле 2 (линия GH на рис. 12) образ b, относящийся к состоянию мозга bb' (вертикальная линия), которого пока еще не достигла точка пересечения линий GH и О'О'. Иначе говоря, вы увидели во сне будущее событие. Затем, через один-два дня, когда поле 2 передвинулось на G' H', вы пережили это событие наяву. Далее представим, что после того, как вы увидели ночью вещий сон, утром следующего дня, когда поле 2 передвинулось еще только на G'H', вы, руководствуясь некими — благими или дурными — мотивами, записали свое сновидение на листе бумаги.

Очевидно, что след, оставленный в памяти переживанием во сне состояния мозга bb', не относится к состоянию мозга сс', где находилось поле 1 — точка О — в момент записи сновидения. Значит, если рассуждать предельно логично, этот след должен быть где-то в другом месте.

Таким образом, акт записи сновидения на основании воспоминания о нем есть прямое вмешательство в автоматическую последовательность мозговых событий, совершавшихся во Времени 1. (В главе XXIV мы рассмотрим вопрос о том, как отразится подобного рода вмешательство на нашем графике.) А процесс рассуждений, позволяющий вам выбрать значимые для вашего интеллектуального исследования детали воспоминания о сновидении (причем само воспоминание не находится в поле 1), не может быть простым обозрением состояний мозга, расположенных в поле 1.

Рис.12.

Итак, по указанным выше причинам мы обязаны разрешить вам воспользоваться запечатленными в