ним нам было недосуг. Второпях мы не обратили внимания на странную малочисленность команды купца и на то, сколько больных лежало в носовом кубрике на баке, откуда несло ужасным зловонием.

Среди этих больных находился священник, монах, и, когда был отдан приказ команде португальца покинуть корабль и спускаться в шлюпки, он проклял нас, потрясая распятием, а мы хохотали над ним, не придавая значения его словам.

— Побереги свои проклятия для тех, кого они интересуют, монах, — сказал Тауни. — И подбирай выражения, иначе у меня появится желание перерезать тебе глотку и вылить наружу все слова, что в тебе есть!

— Не мои проклятия, а проклятие Всевышнего да падет на ваши головы, — кричал монах. — Глупцы! На борту Пурпурная Смерть! Половина команды погибла от нее. Вы вдохнули ее в себя и выдохнуть уже не сможете!

Мы бежали на борт «Бича Божьего», словно крысы с тонущего корабля. В ту ночь разразился жестокий шторм; страшная буря в течение девяти дней, несмотря на зарифленные паруса16 несла нас на север через пролив, и множество раз только чудо спасало судно от гибели.

Пурпурная Смерть находилась среди нас, пожиная обильную жатву. Ежечасно увеличивалось число мертвых и тех, кто был еще жив, но уже бился в приступах жестокой лихорадки, крича от боли и невыносимого зуда и раздирая на себе кожу, покрытую багровыми прыщами. Эти оспины на лице — моя доля общих страданий. Не осталось ни одного, кого бы не отметила проклятая напасть, за исключением Тауни, который приказал каютному бою прибинтовать его руки к туловищу, чтобы он не мог царапать себе лицо во время сна или в беспамятстве.

Наконец свежий морской ветер, казалось, выдул заразу прочь с палубы и жилых отсеков судна, оставив в живых лишь двадцать четыре человека из шестидесяти. Но уцелевшие после болезни были еще настолько слабы, что едва передвигались по палубе. Сильный ветер и волны продолжали нести «Бич Божий» на север между островом Иоанна и отмелью Зелии, и мы все силы тратили на то, чтобы удержать судно подальше от кипящих бурунов с подветренной стороны. Однако неизбежное все же случилось: наши усилия оказались тщетными, и судно в конце концов выбросило на рифы. Никто не сомневался в исходе, и мы готовились вручить души дьяволу, а поэтому напоследок вышибли дно из большой бочки с амонтильядо, чтобы встретить его не с пустыми трюмами.

На следующее утро десять из нас очнулись на песчаном берегу. Настало время отлива, ветер улегся, и «Бич Божий» возвышался на рифах. Сперва мы хотели снять с него все, что можно использовать для постройки плота, но с приливом судно начало сильно бить о камни, и нам пришлось здорово попотеть, чтобы спасти хотя бы сокровища. Шелка, ковры и пряности мы оставили в трюме, но золото и драгоценные камни успели выгрузить и переправить на берег, прежде чем судно окончательно затонуло.

«Бич Божий» погиб на рифах у крохотного архипелага, состоящего из двух совершенно плоских безжизненных песчаных островков — на одном из них мы и высадились — и четырех гористых, поросших густым лесом; на каждом из них в центре возвышалась коническая вершина спящего вулкана. Был ли хоть один из этих островов обитаемым — мы не знали, и я не знаю этого и до сих пор. Из всего, что могло держаться на воде, в нашем распоряжении имелся только полуразбитый баркас — на нем мы перевозили сокровища с судна на берег, — но его еще можно было отремонтировать. Тауни предложил переправить на нем сокровища в какое-нибудь укромное место и зарыть их там, чтобы впоследствии вернуться за ними без помех. Было бы верхом безумия пытаться доплыть до Маританы и высадиться там посреди пиратской колонии с открытым баркасом, доверху наполненным золотом, не говоря уже о том, что наше утлое суденышко едва ли выдержало бы столь долгий путь и под тяжестью сокровищ перевернулось бы на мало- мальски крутой волне. Мы все согласились с таким решением.

Поскольку главная доля принадлежала Тауни — хотя сокровищ с избытком хватило бы на всю жизнь каждому из нас, — он и выбрал место, где закопать клад. Он заявил, что не доверяет никому, кроме нашего рулевого Фентона, по прозвищу Ластоногий. Мы и сами, после того как увидели груду золота и драгоценностей, сваленных в кучу на песке, не очень-то стали доверять друг другу. Кроме того, единственная пара пистолетов находилась у Тауни, так что нам поневоле пришлось смириться с тем, что представлять интересы команды предстоит рулевому. Мы нагрузили баркас и бросили жребий, кому отправляться помогать прятать сокровища. Жребий пал на меня и еще на троих; нам завязали глаза, а Тауни с Фентоном сели на весла и отплыли в только им известном направлении. Целью нашего путешествия был один из поросших лесом островков, на который мы и высадились в конце нашей морской прогулки. Там при помощи двух бочонков, подвешенных на длинных жердях, мы вчетвером, вслепую, словно кроты, перетаскали драгоценности вглубь острова, причем Тауни и Фентон вели нас, как поводыри слепцов. Наконец на одной из опушек мы выкопали яму и зарыли все, что принесли, под высоким камнем у родника, — четырнадцать рейсов с полным грузом сделали мы от побережья до места захоронения клада!

Затем нам снова завязали глаза, привели к баркасу и переправили обратно на плоский островок, где нас ожидали остальные. И до сегодняшнего дня ни я, ни один из моих товарищей — кроме Фентона, потому что Тауни повесили, — не знает, какой из островов хранит наши сокровища…

Запевала Сэм умолк, пристально вглядываясь в наши лица и облизывая пересохшие губы. Я непроизвольно наполнил его кружку, чтобы тот промочил горло и продолжал рассказ, что звучал для меня слаще соловьиных трелей.

— А карта, приятель, — воскликнул сэр Ричард. — Где карта? Ты же сказал, что у него есть карта, Фрэнк?

Хромой юноша вопросительно посмотрел на пирата, и тот, уже совершенно освоившись с обстановкой, подмигнул ему и нам:

— Ах да — карта, конечно! Но посудите сами, джентльмены: будь у меня карта, неужели я выдал бы ее вам, не получив взамен хотя бы гарантии собственной безопасности?

— Гарантии у тебя будут, — сказал сэр Ричард. — Ты совершил преступление против нас, и, если ты нам не лжешь, мы тебя прощаем. Так где же карта?

— Я еще не закончил историю, но осталось совсем немного. Итак, баркас давал солидную течь, и, пока мы пытались его подготовить для длительного морского путешествия, к берегу подошла арабская дхоу, чтобы пополнить запас пресной воды. Арабы оказались работорговцами, и после короткой схватки, в которой мы потеряли одного человека, они пленили нас и загнали в трюм, где содержались остальные невольники. Собираясь, очевидно, с выгодой продать нас на каком-нибудь из невольничьих рынков, арабы отправились на юг, к Мадагаскару, и ровно через двадцать четыре часа на горизонте показалась вершина Амбохитры — высокой горы, расположенной на самом северном мысу этого огромного острова, похожего на отпечаток босой ступни на песке. Так что эта гора как раз там, где большой палец.

В тот же час военный фрегат, что гнался за «Бичом Божьим», заметил дхоу и задержал ее в надежде получить нужные сведения о пиратах. Арабы дрались как черти, чтобы отстоять свое право на живой товар, но в конце концов им пришлось сдаться, к великой радости наших преследователей, ибо они среди арабских невольников обнаружили Тауни, Бендолла и Даулинга — капитана, боцмана и канонира пиратского судна, за которым они так долго и безуспешно охотились. Шестеро остальных — а среди них находился и я, и Ластоногий Фентон — смешались с толпой рабов, предназначенных на продажу, ничем, в сущности, среди них не выделяясь. Несчастные невольники, измученные голодом, болезнями и бесчеловечным жестоким обращением, были настолько безразличны ко всему, что даже, казалось, не заметили пополнения и лишь впоследствии, очутившись на свободе, вспомнили про нас, когда птички уже улетели. Тауни на допросах упорно твердил, будто вся его команда вместе с награбленными сокровищами погибла во время кораблекрушения. Бендолл и Даулинг в один голос повторяли то же самое, надеясь, что мы сумеем как- нибудь выручить их. Возможно, нам бы это и удалось, будь нас побольше и не случись такого густого тумана, который заставил власти поторопиться с казнью. Но так или иначе, а из всей команды «Бича Божьего» в живых осталось только нас шестеро. И только мы знали, что у Тауни внутри кольца — того самого, что он