— Расслабься, Наташенька, цыпонька! Главное знаешь что? Приключения!

Он вытянул из-за уха папиросу и сунул ее в рот. Подмигнул мне на прощание.

Подталкивая автоматами, нас впихнули в салон старенькой «газели». Салон был отгорожен от водителя кусками покрашенной в черный цвет фанеры, створки задней двери оказались заварены. Основную дверь автоматчик закрыл снаружи на самодельный висячий замок. Стало совсем темно, потому что окна в «газели» были закрашены аспидно-черной краской. Кресел не нашлось, только пустые деревянные ящики. Пахло картошкой и луком.

— Ну надо же! — бесновалась Наташа. — Гад! Предатель!

Я уселся на ящик, а Коля устроился рядом. Наташа опустилась прямо на пол и там тихонько шуршала картофелиной, перекатывая ее с места на место. Наташу звук перекатываемой картофелины, может, и успокаивал, а меня — раздражал.

Совсем скоро двигатель завелся, и мы поехали. Минут десять в полном молчании тряслись на ухабах, а потом вырулили на ровную дорогу.

Я спросил Наташу:

— Слушай… что происходит? Почему Джа предал нас?

Она молчала.

— Наташа, не молчи, пожалуйста. Ты обещала, что я получу ответы, но, мать твою, я до сих пор ничего не понимаю!

— Пошел ты… — прошептала она и замолчала.

— Сама пошла!

— Вот и отлично.

По магистрали мы ехали минут десять, а потом резко затормозили. Я с трудом удержался на ненадежном своем сиденье. Стояли долго. Снаружи матерились Панин и его люди. Панин отдавал приказы. Потом вдалеке затарахтел автомат, и кто-то истошно заорал. Полыхнуло — «газель» на миг осветил яркий свет, она качнулась и замерла. Кто-то кричал: «Солдаты идут! Солдаты!» — а потом раздался пистолетный выстрел, и этот кто-то умолк. Автомат тарахтел, но теперь далеко. Мы снова тронулись. Я поймал себя на том, что непроизвольно сдерживаю дыхание, и выдохнул. Меня трясло.

— Расскажи сказку, — попросил Коля.

Я поерзал задницей, устраиваясь поудобнее на шершавом дереве; взглянул на то место, где сидела Наташа, и вздохнул:

— Я не знаю сказок. Мне их никогда не рассказывали. К тому же напротив сидит одна моя знакомая шлюха, которая наверняка не любит сказки…

— Пошел ты!

— Заткнись! Ты меня подставила!

— А не хрен было под мои пули лезть!

— Шлюха!

— Помоечная крыса!

— Пожалуйста! — Коля теребил меня за рукав.

— Хм… хорошо, я расскажу тебе сказку. И сказка эта будет про благородного парня, а не про такое недоразумение, как эта маленькая стервозина напротив. Тот, кто мне рассказал сказку, думал, что это быль. Я ему не верил тогда, но сейчас не знаю. Может быть, сказка. А может, правда. Нам будет спокойнее, если представим, что это все-таки сказка, верно?

— Не знаю, — помотал головой Коля.

Курица, которая слезла с его рук и бродила по салону в поисках крошек и картофельных очисток, замерла, прислушиваясь.

— Жили-были два мальчика, два брата. Они могли вырасти очень хорошими мальчиками, но их отец сказал: так не бывает. Взрослые жестоки не потому, что с ними происходит однажды нечто необычное, нечто такое, отчего они становятся такими. Они жестоки потому, что и дети жестоки тоже. И сказал сыновьям отец: дружба, любовь, взаимовыручка — это для слабаков. Он вывел мальчишек в чистое поле, дал им в руки оружие и сказал: никогда не стреляйте в небо. Потому что пуля вернется, повинуясь силе тяжести, — при этих словах отец хрипло засмеялся, — и стукнет вас по макушке. Никогда не стреляйте в небо — стреляйте в человека.

И мальчики выстрелили друг в друга. Домой вернулся отец и тот мальчишка, который не промахнулся.

Дома собралось много народа в нарядных костюмах и при галстуках. На всех были белоснежные, хрустящие, накрахмаленные рубашки. Люди поздравляли глупого мальчишку, пожимали его руку, в которую въелся запах оружейной смазки, называли почему-то наследником. Или принцем, не помню. Отец кричал, что мальчишка — настоящий мужчина. Что теперь он всем им покажет! Отец не уточнял, кто такие эти «все», а мальчишка не спрашивал — он вообще ничего не говорил и не спрашивал. Он вспоминал бледное мертвое лицо брата и мечтал поскорее покинуть шумное сборище. Мальчишку тошнило от поздравлений, он думал только о том, почему все-таки не выстрелил в небо? Ведь глупо верить, что пуля вернется и стукнет по макушке. Не бывает такого. Тогда зачем?

Мальчик тайком сбежал с вечеринки, поднялся в свою комнату, лег на кровать животом вниз и заплакал в подушку. Он плакал долго, а наутро снял со стены дедушкино духовое ружье и застрелил отца. А потом сбежал.

Мальчишка долго скитался по свету. Так долго, что ни в сказке сказать ни пером описать. И много чего приключилось с ним, прежде чем он вырос. Однажды он пришел в город и устроился там на работу. С трудом, но все-таки добыл новые документы. Стал новым человеком, познакомился с самой красивой девушкой на свете. Принцессой. Ее руки добивались заморские принцы и короли из тридевятого королевства. Но она всем отказала, потому что ждала настоящую любовь. Потому что однажды мама вывела ее в чистое поле и сказала: «Девушки выходят замуж, потому что боятся остаться одни. Ты — не бойся. Вспомни поле и свободный ветер, протяни руки навстречу чистому синему небу, и ты никогда не будешь одинока». Она сказала девочке: «Девушки выходят замуж без любви, потому что они читали о ней в книгах и смотрели о ней в кино, а в книгах и кино любовь ненастоящая. Девушки ждут любовь, а она не приходит — потому что они ждут ненастоящую любовь. Не верь такой любви. Не ищи ее и не жди».

Мальчишка, который успел вырасти, и девушка полюбили друг друга. Они поженились, и у них родился маленький сыночек.

Сын рос, а мама и папа все чаще кричали друг на друга, ссорились по пустякам. Наверное, они не подходили друг другу. Быть может, ошиблись в выборе — и то была ненастоящая любовь. Кто знает..

Однажды папа пришел домой пьяный, а на следующее утро проснулся, и у него уже не было семьи, а в небо один за одним с крыш и балконов срывались голуби… их было много-много, тысяча или даже две…

— Так много не бывает!

— Тсс. Это сказка. В сказках бывает и три тысячи голубей. Папа проснулся рано утром и заплакал. Как тогда, когда убил брата. Он выбежал из дома и долго-долго бежал без оглядки. За время скитаний по стране он научился прятаться и готовить из голубей прекрасный шашлык. И он бежал в другой город, на остатки сбережений купил там квартиру и устроился на работу. Решил исправиться. Помогал другим, строил больницы для нищих и голубятни для голубей. Умер через сто лет. Мораль такая: исправиться может даже самый отъявленный злодей.

— Дурацкая концовка, — помолчав, сказал Коля. Курица, соглашаясь, кивнула.

— Почему вдруг?

— Неправильная, — объяснил Коля. — И сама сказка не для детей. Детям нельзя рассказывать такие истории.

— А это еще почему?

— Кошмары будут сниться.

Наташка захохотала; картофелина ее отлетела в сторону и закатилась в угол.

— Ничего смешного, — буркнул я.

— Да ты, мать твою, сказочник, Полев.

— Если хочешь знать, во всех сказках есть насилие и кровь, так что моя — вполне добрая. Люди с пеленок приучают своих детей к тяготам взрослой жизни. Я до сих пор помню одну из самых страшных