Сам я ей не помогал. Да и как я мог это делать? Я был беспомощен. Я был пальмовым деревом, крутившимся в небе, овцой в когтях тигра. Я едва успевал перевести дух.

А у меня и вправду захватывало дух оттого, что я отдался в руки страстной женщины, и в продолжение следующих десяти, двадцати, тридцати минут — да разве я следил за временем? — буря неистовствовала. У меня, впрочем, нет намерения развлекать читателя описанием необычных подробностей. Мне не нравится, когда на людях стирают нижнее белье. Прошу меня простить, но дело обстоит именно таким образом. Я только надеюсь, что мое молчание не будет истолковано как желание скрыть что-либо неприглядное. Что до меня, то я в тот момент не пытался ничего скрывать и в заключительный миг наивысшего блаженства издал крик, который должен был бы поднять на ноги всех соседей. После этого я почувствовал полное изнеможение. Я осел, точно опорожненный бурдюк.

Саманта, будто выпив стакан воды, просто отвернулась от меня и тотчас же снова заснула. Ну и ну!

Я неподвижно лежал, медленно приходя в себя.

Все-таки я был прав насчет этой еле видимой приметы на ее нижней губе, разве не так?

Да если подумать, я был более или менее прав насчет всего, что имело отношение к этой невероятной эскападе. Ну и успех! Я чувствовал, что прекрасно провел время, да и не зря.

Однако интересно, который час. У моих часов циферблат не светится, но я догадывался, что мне пора. Я выполз из кровати. На ощупь обойдя вокруг нее, на сей раз с чуть меньшей осторожностью, я прошел по коридору, спустился по лестнице и оказался в холле. Там я нашел свой плащ и тапки и надел их. В кармане плаща у меня была зажигалка. Я зажег ее и посмотрел на часы. Было без восьми два — позднее, чем я думал. Я открыл входную дверь и ступил в черную ночь.

Теперь мои мысли занимал Джерри. Как идут у него дела? Все ли ему удалось? Я двигался в темноте в сторону щели в изгороди.

— Привет, парень, — услышал я рядом шепот.

— Джерри!

— Все в порядке? — спросил Джерри.

— Фантастика! — сказал я. — Потрясающе! А ты как?

— Про себя могу сказать то же самое, — ответил он. Я увидел, как в темноте блеснули его белые зубы. — Наша взяла, Вик! — прошептал он, коснувшись моей руки. — Ты был прав! План сработал! Это было грандиозно!

— Завтра увидимся, — прошептал я. — Иди домой.

Мы разошлись в разные стороны. Я пролез в щель в изгороди и вошел в свой дом. Три минуты спустя я снова благополучно лежал в своей постели, а рядом со мной крепко спала моя жена.

На следующий день было воскресенье. Я поднялся в восемь тридцать и спустился вниз в пижаме и халате, как и обычно по воскресеньям, чтобы приготовить завтрак для семьи. Мэри я оставил спящей. Двое мальчиков, Виктор, девяти лет, и Уолли, семи, уже были внизу.

— Привет, пап, — сказал Уолли.

— Сейчас я приготовлю новый роскошный завтрак, — объявил я.

— Чего? — произнесли в один голос оба мальчика.

Они уже сходили за воскресной газетой и теперь просматривали комиксы.

— Тосты мы намажем маслом, а сверху — апельсиновым джемом, — сказал я. — А на джем положим кусочки свежего бекона.

— Бекона! — воскликнул Виктор. — На апельсиновый джем!

— Знаю, что так не делают. Но погодите, пока не попробуете. Это замечательно.

Я достал грейпфрутовый сок и выпил два стакана. Еще один стакан я поставил на стол, чтобы его выпила Мэри, когда спустится вниз. Я включил электрический чайник, положил хлеб в тостер и принялся поджаривать бекон. В этот момент на кухню вошла Мэри. На ней была какая-то легкая тряпка персикового цвета, накинутая поверх ночной рубашки.

— Доброе утро, — сказал я, глядя на нее через плечо и одновременно манипулируя сковородкой.

Она не отвечала. Подойдя к своему стулу возле кухонного стола, она опустилась на него. Потом стала медленными глотками пить сок, не глядя ни на меня, ни на детей. Я продолжал жарить бекон.

— Привет, мам, — сказал Уолли.

Она и на это ничего не отвечала.

От запаха свиного жира меня начало тошнить.

— Я хочу кофе, — сказала Мэри, не поднимая головы.

Голос ее прозвучал очень странно.

— Сейчас будет, — сказал я.

Я сдвинул с огня сковородку и быстро приготовил чашку растворимого кофе. Чашку я поставил перед ней.

— Мальчики, — сказала она, обращаясь к детям, — не могли бы вы почитать в другой комнате, пока не приготовят завтрак?

— Мы? — переспросил Виктор. — Почему?

— Потому что я прошу вас об этом.

— Мы что-то не так делаем? — спросил Уолли.

— Нет, мой хороший, все так. Просто я хочу, чтобы меня ненадолго оставили с папой.

Я почувствовал, как внутри у меня все сжалось. Мне захотелось бежать. Захотелось выскочить на улицу через входную дверь, побежать сломя голову и где-нибудь спрятаться.

— Налей и себе кофе, Вик, и сядь.

Голос у нее был совершенно ровный. Гнева в нем не слышалось. Да в нем вообще ничего не слышалось. Однако она так ни разу и не взглянула на меня. Мальчики вышли, прихватив с собой страницу с комиксами.

— Закройте за собой дверь, — сказала им Мэри.

Я положил себе ложку растворимого кофе и налил в чашку кипяченой воды. Потом добавил молока и положил сахар. Тишина стояла оглушающая. Я подошел к столу и сел на стул напротив Мэри. У меня было такое чувство, будто я сижу на электрическом стуле.

— Послушай, Вик, — сказала она, глядя в свою чашку. — Я хочу высказаться сейчас, потому что потом не смогу сказать тебе этого.

— Ради бога, к чему этот трагический тон? — спросил я. — Что-то случилось?

— Да, Вик, случилось.

— Что же?

Ее бледное неподвижное лицо выглядело абсолютно отстраненным; казалось, она ничего вокруг себя не замечает.

— Ну же, выкладывай, — смело сказал я.

— Тебе это не очень-то понравится, — начала она, и ее большие голубые глаза, в которых застыло тревожное выражение, остановились на мгновение на моем лице, но она тотчас же отвела их.

— Что именно мне не очень понравится? — спросил я.

Внутри у меня все похолодело. Я почувствовал себя как один из тех воров, о которых мне рассказывал полицейский.

— Ты ведь знаешь, я очень не люблю говорить о физической близости и тому подобном, — сказала она. — Сколько мы с тобой женаты, я ни разу с тобой об этом не говорила.

— Это правда, — согласился я.

Она сделала глоток кофе и, мне показалось, даже не почувствовала его вкуса.

— Дело в том, — сказала она, — что мне никогда это не нравилось. Если хочешь знать, я это всегда ненавидела.

— Что ненавидела? — спросил я.

— Секс, — сказала она. — Заниматься им.

— О господи! — произнес я.

— Я никогда не получала от этого ни малейшего удовольствия.

Это само по себе звучало обескураживающе, однако настоящий удар меня ждал впереди, в этом я