— Это только слова.

— Нет, истинная правда! — возразила она, но в ее голосе не прозвучала уверенность.

Она направилась прочь от статуи, ступая по скрипящему снегу, и Коннор пошел вслед за ней. Они шли по широкой аллее, делившей бульвар на две части, по которым в ту и дру­гую сторону проезжали экипажи.

Коннор разглядывал ее нежное лицо, изящ­ную линию носа, недовольно выпяченную ни­жнюю губу.

— Скажи мне, что бы ты сейчас делала, если бы меня не было здесь?

— Я бы… — Лаура помолчала, нахмурив лоб и глядя прямо вперед, как будто ответ был написан на снегу, который намело между деревьями, растущими вдоль бульвара. — Обычно во второй половине дня я читаю.

Он подозревал, что она всю свою жизнь провела за чтением книг.

— И ты злишься из-за того, что я оторвал тебя от твоего любимого занятия?

— Я не злюсь. — Лаура остановилась на дорожке, бросив на Коннора такой испепеля­ющий взгляд, словно собиралась придушить его. Однако ее голос оставался сдержанным. — И не надо намекать, что я вела унылую жизнь.

— Неужели я на это намекал?

— Как ни странно, я люблю читать. Чте­ние расширяет кругозор.

— Конечно. Книги в вашем столетии прос­то потрясающие.

— И тот факт, что я провела большую часть жизни дома, за чтением, вовсе не означа­ет, что я совсем не знаю окружающего мира, — она отвела от него взгляд и обиженно вздер­нула подбородок. — С помощью книг я побы­вала в разных странах.

Он хотел для нее гораздо больше, чем жизнь, которую она проживала вместе с ге­роями любимых книг. Холодный ветер шумел в голых ветвях вязов, теребя локоны, выби­вающиеся у нее из-под шапочки и искушая его. Он снял с руки перчатку и прикоснулся к шелковистым кудрям Лауры. Она бросила на него быстрый взгляд.

— Если бы в такой великолепный день тебе предложили исполнить любое твое желание, что бы ты загадала?

Лаура отстранила его руку.

— Что ты нашел великолепного в этом дне?

— Посмотри вокруг, — сказал Коннор. — Посмотри на окружающую нас аллею, засы­панную снегом. Разве не красиво?

Она отвела от него взгляд, устремив его поверх нетронутых сугробов, где экипажи про­кладывали грязные колеи на занесенной сне­гом мостовой.

— Я вижу снег. Холодный, неуютный снег. Коннор вздохнул, пытаясь отыскать путь к сердцу женщины из его снов, женщины, скрывающейся в глубине души Лауры под толстым слоем льда.

— Посмотри, какие сугробы ветер намел среди деревьев! Смотри — вон гребень набега­ющей волны, а там — силуэт чайки, взлетаю­щей в небо.

— Я вижу только сугробы, и не нахожу в них ничего особенного.

Коннор вдохнул полные легкие холодного воздуха.

— Смотри, как солнце блестит на снегу, превращая его в россыпь алмазов.

Она нахмурилась, как будто он прикоснул­ся к открытой ране, и крепко стиснула че­люсти.

— Только дети могут принять снег за рос­сыпь алмазов.

— Не только дети, но и взрослые, которые не забыли очарование детства.

— Ты хочешь сказать — взрослые, которые так и не стали уважаемыми и почтенными людьми.

— Неужели такой тяжкий грех — видеть красоту окружающего мира?

Лаура взглянула на него, и сквозь изум­рудно-зеленые глаза он увидел в ее душе глу­бокие шрамы, оставленные родительской хо­лодностью.

— Тяжкий грех — слоняться по улицам, когда нас ждут важные дела.

Он хотел обнять ее, крепко прижать к себе и согреть теплом и светом, пока она не улыб­нется. Но он знал, что она не станет улыбаться ему — пока.

— Какие еще важные дела, Лаура?

— Ты должен выучиться тысяче вещей, прежде чем появиться на балу у Гарднеров.

Коннор натянул перчатку, чтобы защитить руку от мороза.

— Ты права.

Лаура нахмурилась, с подозрением прищу­рив глаза.

— Права?

— Мне нужно учиться. Мне нужно многое увидеть. — Коннор показал рукой на здания, возвышающиеся по обе стороны бульвара. — Мне не хватит одних только книг, чтобы по­нять ваш век.