— Ты хочешь сказать, здесь все еще хоронят? — говорит Ивонна, принимая руку Уильяма, который вытаскивает ее на пристань; она неодобрительно качает головой и отворачивается.

— Ну да, черт подери! — говорит Уильям, в это время вылезаем и мы с Энди.

По правде говоря, на ногах мы стоим не очень твердо, так как не успели толком протрезветь к утру, когда поднялись (около полудня) в доме родителей Уильяма в верхней части озера, к тому же мы время от времени прикладывались к фляжкам с виски — сначала к моей, а потом к его — во время двадцатикилометровой поездки по озеру.

— Понимаете, — говорит Уильям, потирая ладони, — именно поэтому я и решил свозить вас, ребятки, сюда — чтобы вы посмотрели, где я хочу быть похороненным. — Он блаженно улыбается жене. — И ты тоже, голубоглазая, если пожелаешь.

Ивонна в упор смотрит на него.

— Нас могли бы похоронить вместе, — счастливым голосом говорит Уильям.

Ивонна недовольно хмурится и проходит мимо нас, направляясь в глубь острова.

— А ты, конечно же, захочешь, как всегда, сверху.

Уильям хохочет, потом мы направляемся за Ивонной через траву к разрушенной часовне, и Уильям на мгновение напускает на себя удрученный вид.

— Я имел в виду — бок о бок, — жалобно говорит он.

Энди фыркает и заворачивает колпачок фляжки. Выглядит он похудевшим и ссутулившимся. Это была моя идея — съездить на западный берег. Я напросился с Энди на долгий уик-энд к Уильяму и Ивонне в родительском доме Уильяма на берегу озера вовсе не ради своего удовольствия (я начинаю ревновать Ивонну, когда они с Уильямом впадают в это воскресное настроение — «веселимся до упаду»), а потому что это была первая моя идея за долгое время, которую Энди не отмел с порога. Клер умерла полгода назад, и, если не считать месяца, который Энди провел в Лондоне, истощая свои карманы и здоровье в ночных клубах, после чего впал в еще более глубокую депрессию, он все это время проторчал в Стратспелде. Я испробовал десяток различных способов, чтобы вытащить его оттуда, — все бесполезно, и только на это предложение он отреагировал.

Думаю, Энди просто питает слабость к Ивонне, а Уильям вызывает у него какой-то нездоровый интерес — большую часть нашего пути через озеро Уильям рассказывал о своей безнравственной инвестиционной политике: намеренное вложение денег в торговлю оружием, в табачные компании, хищнические горнодобывающие отрасли, в концерны, ведущие вырубку тропических лесов, и все в таком роде. Согласно его теории, если хорошо вложенные «нравственные» деньги выводятся из игры, то возрастают дивиденды на хорошо вложенные, но грязные деньги, которые приходят на место нравственных. Я решил было, что он шутит, Ивонна делала вид, что не слушает его, но Энди воспринимал его слова вполне серьезно, а по одобрительной реакции Уильяма я заподозрил: парень не шутил.

Мы идем между надгробий различных эпох — одним всего два-три года, другие относятся к прошлому веку, а на некоторых даты начинаются с тысяча семьсот и даже с тысяча шестьсот; есть и такие, на которых стихии уничтожили все, текст ушел под зернистую поверхность гранита, стерся с камня и из памяти. От некоторых надгробий остались только плоские, неправильной формы плиты, и создается впечатление, что поставившие эти памятники бедняки, которым каменотес был не по средствам, если и умели писать и в самом деле высекли имена и даты жизни своих близких, то цифры и буквы были, вероятно, просто нацарапаны на поверхности камня.

Я останавливаюсь и смотрю на вросший в землю длинный плоский могильный камень, на нем грубо высечены изображения скелетов; есть и другая резьба — черепа, косы, песочные часы, скрещенные кости. Большинство горизонтально лежащих камней поросло серыми, черными и светло-зелеными лишайниками и мхом.

Есть несколько семейных участков, это выгороженные более зажиточными местными жителями участки островка, на которых гордо возвышаются — если только их не закрывают кусты ежевики — величественные плиты из гранита и мрамора. На некоторых более свежих могилах еще лежат маленькие букетики в целлофановой обертке; у многих надгробий небольшие гранитные вазы с перфорированными металлическими крышками, что делает их похожими на гигантские солонки; из двух-трех таких солонок торчат увядшие цветы.

Развалины часовни едва доходят до уровня плеч. В одном конце под фронтоном с похожим на небольшое окошко отверстием у самого верха, где когда-то, вероятно, висел колокол, стоит алтарь — три простые каменные плиты. На алтаре мы видим металлический колокол, покрытый от времени зеленовато- черным налетом и цепью прикованный к стене. Он похож на старинный швейцарский коровий колокольчик.