(На пароме из Кагосимы к вулкану Сакурадзима[49] она поела сацума дзира.[50] В тот вечер над городом просыпался пепел, и, почувствовав, как он забивается в волосы, ощутив резь в глазах, она поняла, что жители Кагосимы и в самом деле всегда ходят с зонтиком. Раньше она думала, что это просто шутка.
У горячего источника Ибусуки она увидела, как принимают песчаные ванны; люди лежали на пляже, улыбаясь и болтая, а их засыпали горячим черным песком. Они лежали на самом берегу, как спеленутые в темные свивальники младенцы, потомство странного бога, получеловека-получерепахи, народившееся в черных песках.)
Оранжевый дым и едкая вонь слезоточивого газа. Оранжевый дым шел от них, от полицейских, это они напустили слезоточивый газ. Воздух превратился в густую удушающую смесь, и солнце пробивалось сквозь столбы дыма, которые, змеясь, поднимались по периметру демонстрации от горящих автомобильных покрышек. Высокие облака довершали набор фильтров. Организаторы протеста в ярких куртках и со значками на защитных шлемах что-то кричали в мегафоны, их голоса периодически тонули в реве авиационных двигателей. От ограды аэропорта на толпу демонстрантов угрожающе наплывали ряды полицейских, как темные волны, которые ходят по высокой траве и зарослям тростника, как овеществленный в плотную материю ветер. Тяжелые водометные пушки сгрудились вместе с того боку, где почва была достаточно твердой, чтобы выдержать вес грузовиков. Поступил сигнал двинуться вперед, и студенты, подбадривая себя возгласами, сцепив руки, с полощущимися на ветру флагами и транспарантами зашагали вперед сомкнутыми рядами, скандируя лозунги. По их головам проносились тени от самолетов.
(На курорте Бэппу она купалась в горячей голубой воде; купальни находились на склоне горы в огромном, как авиационный ангар, вычурном павильоне, где среди деревьев и папоротников стояла золотая статуя Будды, с потолочных балок свешивались тысячи разноцветных шариков наподобие рождественских украшений гайдзинов, а в воздухе носился слабый запах серы. Оттуда она вернулась на побережье Японского моря, держа путь через Хаги и Тоттори, и Цурагу, и Канадзаву. Она заехала посмотреть Замок Во> рон, зловеще черневший на могучем каменном основании.[51] Она набралась смелости и посетила институт Судзуки[52] неподалеку от Мацумото, поговорила с учителями и посмотрела, как детишки играют на музыкальных инструментах. Это посещение расстроило ее: насколько лучше она играла бы сейчас, если бы начала учиться пораньше да еще с помощью этого чудесного метода! По сравнению с этими детишками она отстала на годы, хотя в каком-то смысле намного их опередила.
Откладывая возвращение в Токио, она курсировала на ближних подступах: по мере того как деньги ее постепенно таяли, она сначала вернулась к пяти озерам Фудзи, затем поехала на полуостров Идзу, затем на пароме в Тиба. В конце концов она рассердилась на себя, поняв, что кружит на месте, и вернулась в столицу. По дороге она проезжала мимо Нариты. Там проходила демонстрация протеста против расширения аэропорта.
Когда она воротилась в город, оркестр все еще продолжал зарубежное турне. Дома ее ждало несколько сообщений и писем: первые с вежливой просьбой, а последние – уже с настоятельным требованием связаться с коммерческим директором оркестра, который остался в городе. Не обращая на них внимания, она пошла в бар рядом со станцией Акасака-мицукэ, где встретилась со старыми друзьями студенческих лет. Они собирались пойти в воскресенье на демонстрацию, протестовать против расширения аэропорта. Она спросила, нельзя ли и ей присоединиться.)
Я поплачусь за это, думала она, когда глаза полицейского закрылись и все вокруг заволокло оранжевым туманом. Я поплачусь за это.
Руки болели. Шмыгая носом, она втянула капающую из носа кровь.
Ее накрыло чем-то хлопающим на ветру, она с трудом выбралась из-под упавшего транспаранта. Мимо снова двигался поток людей, но уже в обратном направлении. Пары слезоточивого газа сгустились; как будто миллионы маленьких иголочек впивались в глаза, царапали нос и глотку. Слезы заливали глаза. Транспарант, накрывший полицейского, трепетал на оранжевом ветру. Она повернулась и побежала с разгоняемой демонстрацией.
Хисако сидела посредине катамарана, в ногах у нее лежал футляр с виолончелью. Подвесной мотор работал на холостых оборотах. Она чувствовала на себе пристальный взгляд сидящего на корме солдата, который сверлил ее маленькими глазками, но, отвернувшись, изучала гряду зеленых холмов, протянувшуюся вдали на западном берегу.
Наверху трапа появился Сукре и быстро сбежал по ступенькам. Широко ухмыляясь, он залез в надувную лодку. Наклонился и хлестнул Хисако по щеке, так что у нее клацнули зубы и она чуть было не вывалилась за борт, затем, смеясь, уселся на носу и приказал солдату направляться обратно на «Надию».
Голова гудела, в ушах звенело. Она ощутила во рту привкус крови. Лодка задрала нос и, подпрыгивая, помчалась по блестящей поверхности озера. Ее укачало, и даже когда они причалили к судну, ей все еще было немного дурно. Она неуверенно вылезла из катамарана на понтон «Надии», Сукре поддержал ее под локоть. От наручников онемели руки. Сукре сказал что-то солдату, потом ударил ее в живот. У нее перехватило дыхание, колени подломились, и она упала на деревянный помост. Сукре схватил ее сзади, а второй боевик в это время заклеил ей рот широкой полосой черной клейкой ленты.
Потом ее, избитую, полуоглушенную, напуганную, что сейчас ее вырвет, что они ее утопят, втащили, подталкивая сзади, по трапу на главную палубу. Она бросила прощальный взгляд на футляр с виолончелью, который остался на дне катамарана.
Сукре и сопровождавший его боевик встретили еще одного боевика у дверей в салон «Надии». Сукре открыл дверь. Она увидела Филиппа и остальных пленников. Заметила на его лице выражение облегчения. Закрыла глаза и потрясла головой.
Ее ввели в салон. Затем Сукре подошел к миссис Блевинс, взял ее под локоть, а заодно прихватил и Мари Булар. Он подтащил их к бару и, так же как и всем мужчинам, связал руки.
Никто в помещении не разговаривал. Сукре поставил обеих женщин на колени перед стойкой бара, словно перед алтарем. А в дальнем конце комнаты тремя кружками, лицом наружу, стояли на коленях корейцы, североафриканцы и остатки команды; по-видимому, они были связаны друг с другом. Один из лжевенсеристов заканчивал связывать корейцев, которые составляли самую большую из трех групп. Люди испуганными глазами следили за происходящим. Сукре о чем-то переговорил с боевиком, который стоял за стойкой бара за крупнокалиберным пулеметом, затем подошел к самому большому кружку и похлопал по плечу боевика, который только что закончил связывать пленников. Теперь Хисако следила за происходящим; глаза ее были широко раскрыты от боли и ужаса, ее мутило, желудок сводило болью от полученного удара. Она увидела, как Сукре делает вид, что проверяет, как связаны люди в дальнем кругу. Увидела, как он вынул гранату, хотя, казалось, больше никто этого не заметил. Увидела, как он пошел ко второй группе. Боевик за ее спиной сильнее стиснул ее связанные руки.
Кто-то из первого круга, очевидно, что-то почувствовал. Он выкрикнул несколько слов по-корейски и завизжал; в отчаянной попытке встать с полу он даже приподнял за собой соседей по связанному кружку, а остальные смотрели на это, ничего не понимая. Сукре подскочил ко второму кругу, бросил в середину гранату, потом повторил то же самое с последним, после чего отбежал к двери. Кают-компания наполнилась воплями. Сукре вместе с боевиком, только что связывавшим пленников, нырнул за диванчик. Другой, который держал Хисако, отодвинулся в сторонку, укрывшись за дверью. Пулеметчик нырнул под стойку бара.
Взрыв был более приглушенным, чем в тот раз, когда с боевиками сражался Оррик. Хисако наблюдала за происходящим. В момент взрыва ее глаза на мгновение закрылись, но она видела, как круг людей приподнялся, видела, как на другом конце взорвалось красное облако. Второй круг почти успел подняться с колен; некоторых ранило осколками от первого взрыва, однако почти все стояли. Ее взгляд упал на Леккаса, который что-то кричал остальным и вслепую нашаривал ботинком гранату у себя за спиной, чтобы пинком отшвырнуть ее. Не успел грохот первого взрыва смениться криками и стонами раненых первой группы, как взорвалась вторая граната, расшвыривая по салону людей и оторванные ноги. С потолка посыпались клочья кровавого мяса, что-то просвистело у нее мимо левого уха. Люди в третьей группе почти все успели вскочить; грянувший взрыв срезал им ноги, как косой.
Заработал крупнокалиберный пулемет; Сукре и боевик, который связывал пленников, вынырнули из-за
