Воины прохаживались между людьми, загнанными в большую комнату. Она сидела рядом с Филиппом. Комната выглядела как бальный зал с причудливым потолком. Парящие в вышине железные балки были окрашены в серый и желтый цвета, но, пристально всматриваясь, она так и не могла разглядеть, закрыто ли стеклом пространство между железными переплетами или там ничего нет. В огромной комнате были разбросаны озерца, и купы деревьев, и холмики, поросшие кустарником и цветами, а в дальнем конце медленно шествовали нагие женщины с полотенцами. От теплой воды в озерцах поднимался туман, клубами ходивший под арками красных церемониальных ворот, что проступали из рваных прядей тумана, как буквы неведомого алфавита. На черном берегу источающего пар озерца расположились лежащие в ряд люди, они улыбались, их медленно засыпали черным песком.

На середине озерца, полускрытая от взоров клубящимся туманом, из воды вынырнула женщина в черной купальной шапочке, плавательных очках и с зажимом на носу. Она закачалась на воде, как поплавок, издавая звук, похожий на печальный свист. В руке ее, зажатое между указательным и большим пальцами, блестело что-то маленькое и белое.

Хисако оторвала взгляд от женщины. Людей на берегу все так же продолжали засыпать черным песком; одетые в желтую форму служители с пластмассовыми совочками медленно возводили могильные холмики над улыбающимися, безмятежно беседующими людьми. Она взглянула на часы, висящие высоко под самыми сводами, но они наполовину расплавились и растеклись, как на картине, и стрелки их застыли на четверти девятого. Она взглянула на часы у себя на руке. Но они показывали то же самое время.

Воины подходили все ближе, собирая по кускам людские останки.

За стенами стеклянного зала на холме виднелся замок. В зале было жарко, а за стенами лежал снег. Могучие каменные стены замка были оторочены белизной, и на каждом уступе широкой крыши, распростертой, словно крыла застывшего в полете исполинского ворона, лежал снег, смягчавший контуры замка, так что он сливался в вышине с молочно-белым небом.

Воины подошли к ним с Филиппом. На них были длиннополые топорщащиеся одеяния из серого и коричневого материала, лица скрыты за длинными сетчатыми масками, в обеих руках они держали по длинной бамбуковой трости. Они притрагивались ими к людям, превращая те части их тела, которых касались, в золото. Они притрагивались к руке или ноге, или ступне, или кисти руки, или к туловищу, или к голове и вслух называли то, к чему прикоснулись. Эта часть тела превращалась в золото, остальным же ничего не делалось. Нетронутые части целыми и невредимыми оставались лежать на плитках пола, порой чуть трепыхаясь. Вслед за воинами с бамбуком шли другие, которые с извинениями собирали в черные мешки превращенные в золото части тела.

У плавающего мальчика отняли ногу, у толстого фараона – голову (он так и остался сидеть безголовым, а там, где только что была его голова, остался гладкий розовый обрубок шеи, пальцы фараона нетерпеливо барабанили по плитам, которыми был выложен край бассейна), у младшего брата отняли руки, у чернокожего мужчины – туловище (его конечности силились расположиться в правильном порядке, как будто тело было все еще здесь, но всякий раз, когда они, казалось, вот-вот достигнут успеха, какая-нибудь рука или нога дергалась и сводила на нет все усилия, и тогда по лицу оставшейся без туловища головы пробегала гримаса раздражения).

Воины склонились над ними и дотронулись сначала до ног Филиппа, а потом до ее рук. Ее руки сверкнули в лучах света золотом и упали ей на колени. Один из сборщиков поднял их и бросил в черный мешок, с глухим стуком они канули в бездонную прорву. Она взглянула на свои запястья, розовые и новоявленные культи пахли, как кожа младенца. Ее часы соскользнули с руки и теперь лежали на покрытом плитками полу. Они все еще показывали четверть девятого. Носком ноги она перебросила их через сгрудившихся на краю обезьян в клубящееся теплым паром озерцо. Описав длинную дугу, часы исчезли в тумане. Послышался всплеск.

Лежавшие в ряд улыбающиеся люди уже покрылись черным песком от шеи до пят. Они щебетали как птицы, хотя о чем они говорят, ей было не расслышать. Служители в желтой форме выглядели усталыми и мрачными. Филипп погладил ее по спине, заставив слегка изогнуться.

В дальнем конце комнаты, сквозь клубы пара, она увидела стоящего на окруженном деревьями пригорке золотого бородатого Будду. Одна из ныряльщиц всплыла на поверхность и вышла из бассейна. На ней был черный костюм, а в руках она держала маску и деревянное ведерко. Женщина подошла и что-то вынула из ведерка; это были ее часы. Она поблагодарила женщину и попыталась надеть часы, но не смогла. Они по- прежнему показывали четверть девятого, хотя было хорошо слышно, как они тикают. Чтобы надеть часы, нужны были кисти рук.

Она побежала за воинами, выхватила у одного из них мешок и начала копаться в нем, ища свои руки. Это было очень трудно, так как там было множество всяких рук, но в конце концов она нашла свои, правда немного оплавившиеся. Они пришлись ей точно впору. Тут подошел воин и хотел ударить ее, но она выхватила у него палку и сама ударила его по голове. Он упал в воду. Все воины попадали в воду вместе с мешком; он очень быстро утонул.

Вдруг за спиной у нее раздался пронзительный крик. С окровавленным мечом в руках она обернулась. Все люди, оставшиеся позади, извивались на полу, их кровь, хлынув из изрубленных тел, пятнала желтые плитки пола.

Собеседники, лежавшие в ряд на берегу, оказались совсем погребенными; на том месте высился лишь длинный вал черного песка.

Небо над серыми железными балками купола стало совершенно черным.

Когда она обернулась к бассейну, вода в нем сделалась красной и густой, а она не чувствовала своих рук от пальцев и до плеч. Она выронила клинок, и он с лязгом упал на плиты пола. Огромный красный фонтан внезапно вырвался из набухшей поверхности бассейна. Воздух заполнил ужасный жалобный вопль. Она ощутила запах железа.