такими притихшими и беспомощными, как будто собрались актеры без театральных костюмов, вне сцены. Люди со всех трех судов, даже с «Надии», вырванные из привычной обстановки, казались нагими и бесприютными.
Загнав всех в салон, двое вооруженных бойцов встали за дверью, а третий расположился на высоком табурете за стойкой бара, пристроив крупнокалиберный пулемет в развилке пивных кранов. Пулеметчик за стойкой сказал им на ломаном английском, что нельзя открывать занавески и жалюзи, а также подходить к бару – никаких напитков не будет. Можно свободно разговаривать и ходить по комнате, но не выходить за полукруг, обозначенный маленькими стульчиками, поставленными метрах в двух от стойки бара. В том же конце комнаты были два туалета, пользоваться ими можно, но ходить только по одному и долго не засиживаться.
Хисако увидела людей с «Накодо» и подошла к ним, обнялась с Мандамусом (влажный поцелуй в щеку), Брукманом (ободряющее похлопывание по спине) и даже с Эндо (смущение, остолбенелая растерянность).
– Ну, как вы, милая? Все хорошо? – спросил Мандамус.
– Все отлично, – ответила она. Одетая в легкое кимоно, она чувствовала себя неловко, как если бы она одна из всей компании нарядилась в маскарадный костюм.
– Что происходит? – спросила она Брукмана, одетого в рабочий комбинезон. – Вы что-нибудь знаете? Зачем нас здесь собрали?
Все четверо уселись прямо на ковер.
– Должно быть, это часть какой-то важной операции, – сказал Брукман. – Скорее всего, здесь готовится что-то вроде засады, могу поспорить, что они ожидают прибытия Национальной гвардии или что-то в этом роде.
Брукман замолк и, прежде чем заговорить, огляделся вокруг:
– Вы не видели наших американцев?
– Американцев? – она огляделась, стараясь заглянуть поверх стульев и диванчиков.
– Капитана Блевинса и его жену, – тихо сказал Брукман. – Мы знаем, что Дженни они стукнули по голове, но где же Блевинсы? И Оррик?
– По-моему, когда они явились, Оррик был на носу, он вышел на палубу покурить, – сказал Мандамус. Он был в своем обычном мешковатом кремовом костюме.
– Но ты ничего не сказал, – с явным удивлением заметил Брукман.
Мандамус пожал грузными плечами.
– Я только сейчас вспомнил. Он пошел туда выкурить косяк. Я догадался по запаху. Раньше мне не хотелось об этом говорить.
– Значит, либо его тоже схватили, но не привезли сюда, как всех остальных, либо он спрятался… либо сбежал, – сказал Брукман. – Все возможно. Я подумал, что американцев, наверное, держат отдельно или, чего доброго, расстреляли. Но, может быть, все-таки оставили как заложников.
– Радистов тоже держат отдельно, – заметил Мандамус.
– Думаю, Бревинсы помогать мистелу Дженни, – сказал Эндо.
Он явно ослабил свой жесткий самоконтроль, Хисако обратила внимание, что узел галстука у него сбился вбок, а верхняя пуговица расстегнута.
– Возможно, – согласился Брукман.
– Но что нам делать? Вот в чем вопрос, – сказал Мандамус с выражением человека, сознающего тяжкое бремя ответственности, которая легла на его плечи.
– Ты хочешь сказать, не попытаться ли нам бежать? – поинтересовался Брукман.
– Прокопать туннель? – не удержалась Хисако, все взглянули на нее. – Извините.
– Пожалуй, этот способ для нас не подходит, – усмехнулся Брукман. – Но надо ли нам вообще думать о бегстве?
– Смотря по тому, какие у них намерения, – заметил Мандамус, взглянув на охранника за стойкой бара.
– Пока сьто нас не убивать, – улыбнулся Эндо.
– …нас разделили, – продолжал Мандамус. – Хотя они
– Этикет
– Не придирайтесь к словам, мистер Брукман.
Хисако не дослушала, чем кончится их разговор. Она встала, едва приоткрылась дверь, чтобы лучше видеть, кто появится на пороге. Привезли еще людей из команды «Ле Серкля»; к ней подошла Мари Булар, женщины обнялись. От волос маленькой француженки пахло розами; а от кожи… от кожи пахло каким-то аллотропом обычного человеческого пота; наверное, страхом. Хисако взволнованно посмотрела на дверь, но та уже закрылась. Мари поцеловала ее в щеку и села рядом с Мандамусом, который погладил ей руку. Рядом с Хисако стоял главный механик «Ле Серкля» Вильен, высокий, бледный, пахнущий «житаном». Он уверенно обнял ее за плечи и сказал своим на удивление грудным голосом:
–
Она кивнула:
–
(А сама подумала: «Откуда он знает, что он придет?»)
Вильен сел рядом с Мари Булар.
Увидев, что Брукман курит одну на двоих сигарету вместе с корейцем из команды «Накодо», Хисако пожалела, что не курит сама.
По ее часам прошло еще двадцать минут, и тут наконец привели Филиппа и остальных членов команды. Она подбежала к нему и бросилась на шею. Вооруженные охранники подтолкнули их, чтобы они отошли от двери.
Успокоив друг друга, что с ними ничего не случилось, они подсели к своим товарищам. Филипп и Брукман принялись обсуждать, что все это может значить. Она слушала их вполуха, потому что ей нужно было только одно: сидеть подле Филиппа, держась с ним за руки или положа голову ему на плечо. Его басовитый голос убаюкивал ее.
Она проснулась оттого, что кто-то осторожно потряс ее за плечо. Лицо Филиппа казалось большим и теплым. Он как-то странно держал ее за левое запястье.
– Хисако-сан, они хотят забрать наши часы.
Он поглаживал ее запястье большим пальцем. Не поняв, в чем дело, она переспросила.
Была еще ночь, в салоне было довольно жарко. Перед ней стоял товарищ майор Сукре с автоматом через плечо. В руках он держал черный полиэтиленовый мешок. Филипп снял свои подводные часы и опустил их в зияющее отверстие мешка, протянутого майором Сукре. Она взглянула на свои часики, оказалось, что она вздремнула всего на пятнадцать минут. Она начала возиться с пряжкой своих маленьких «касио», рассеянно подумав о том, где же остались ее подводные часы. Скорее всего, в каюте Филиппа.
– Не беспокойтесь, уважаемая госпожа, – сказал Сукре. – Когда все закончится, вы получите их обратно.
– Зачем вам наши часы? – спросила она, чувствуя, что еле ворочает языком.
Ремешок не расстегивался. Она с досадой что-то проворчала и наклонила голову. Филипп взял ее за руку и помог ей.
– Эй, – сказал Сукре. – Вы и есть та самая скрипачка?
Она посмотрела на него слипающимися глазами, ремешок наконец расстегнулся.
– Виолончелистка, – сказала она, опуская часы в мешок к остальным. – Я играю на виолончели.
