животные, это большие, величественные и красивые создания… но мы их истребляем, потому что на этом можно заработать деньги, потому что мы придумали для этого простой способ, потому что можем. То есть мы разрастаемся как вид и уничтожаем другие. Все только благодаря нашему разуму, который позволяет нам переступить через ограничительную черту, изначально заложенную в природе других видов. Для других видов ограничителем служит их специализация, обретенная в результате приспособления к занимаемой нише. А мы свою нишу носим с собой, даже отправляясь в космос. Таким образом, мы грозим превратиться в метастазирующую опухоль.
– В таком случае мы делаем только то, для чего предназначены, – заявил Оррик. – Пускай мы истребляем другие виды – были бы они умнее, их бы не истребили. Выживает тот, кто умнее. Разве мы виноваты, что оказались самыми умными!
Мандамус чуть не подавился ромом, который он мирно потягивал, сделал большой глоток, замотал головой и вытер губы:
– Молодой человек…
– Господи Иисусе, – сказал вдруг Брукман. Все посмотрели на него. Он подался вперед, и передние ножки стула стукнули о палубу. Сидевшие на другом конце стола проследили за его взглядом. Хисако тоже обернулась в ту сторону.
Небо на западе озарилось бесшумными голубовато-белыми вспышками. Озаренные резким светом, на западном берегу озера проступили очертания холмов. Нижняя кромка туч, походившая на отвисшее брюхо, появлялась и исчезала вместе с яростными сполохами, став похожей на бахрому занавеса в гигантском холле. Половина горизонта мерцала и переливалась. Край обезумевшего неба отражался в кривом зеркале озера Гатун. На этом иссиня-багровом фоне «Ле Серкль» казался игрушечным.
Что за черт, мать вашу? – выпалил Оррик.
– Сл… следите за выражениями, – машинально произнес дрогнувшим голосом господин Мандамус. – Кажется… молнии?
Там и сям под облачным небом стали возникать язычки пламени, они распускались, как цветы, разрастаясь в вышине, словно замедленный фейерверк, окрашивая края ночных туч неестественно ярким дневным светом, осыпаясь вниз фонтаном изогнутых желтых струй. Мерцающие световые арки заплясали по небу, мелькая и вновь исчезая в тучах красными и серебристыми проблесками.
И тут над их головами прогремели первые трескучие раскаты.
– Это не молнии, – сказал Брукман. Грохотание усилилось, звуки стали более разнообразными, на фоне резких взрывов и приглушенных раскатов грома раздался странный визг и вой.
Капитан Блевинс встал со своего места.
– Думаю, нам лучше пойти внутрь. Мистер Дженни, – повернулся он к одному из младших офицеров «Надии», – послушайте, что говорят по радио. Пусть Гаррисон пройдется по армейскому УКВ; хотя мы не знаем шифра, но, может быть, хоть догадаемся, что происходит. Леди, джентльмены?..
– Думаю, мне лучше вернуться на свое судно, – сказал Филипп, вставая вместе со всеми.
Остальные потянулись за Дженни, который почти бегом влетел в ближайшую дверь, ведущую в надстройку.
– Я тоже вернусь на свой корабль, – сказал Эндо. Он посмотрел на Мандамуса, Оррика и Хисако. – А вам, думаю, лучше остаться здесь.
– Я… – начала было Хисако.
Она не знала, что ей делать – оставаться тут, вернуться на «Накодо» или отправиться с Филиппом?
– Пройдите внутрь, пожалуйста, – сказал Блевинс, пропуская вперед гостей.
Под его присмотром все удалились с палубы.
Стена горизонта представляла собой перемежающуюся поверхность света и тьмы, изрезанную огненными молниями.
Все прекратилось через несколько минут. Кое-где еще было видно слабое мерцание, последние раскаты грома замирали, удаляясь к холмам. Офицеры задержались на несколько минут, желая узнать, что слышно по рации «Надии». Эфир молчал. Что бы там ни произошло, сражение или бомбардировка, оно не сопровождалось никаким сообщением, которое можно было бы уловить при помощи тех средств связи, что имелись на гражданских судах.
По УКВ они связались с заспанным дежурным в полицейском участке Фрихолеса. Тот думал, что это просто гроза. А вот офицер национальной гвардии из Гатуна, с которым им удалось поговорить, сказал, что все видел и слышал, но не знает, что это было; они ждут приказов из Панамы и, может быть, утром вышлют на место события патруль.
Они решили подождать еще полчаса, набились всей толпой в кают-компанию, там еще выпили. Прислушавшись к себе и к разговорам вокруг, Хисако поняла, что никто еще не решил, надо ли чего-то бояться или нет. Разговаривали о пустяках, обмениваясь нервными, отрывочными фразами. Мандамус и Оррик к спору больше не возвращались.
– Хисако-сан, вы не испугались? – спросил ее Филипп.
– Нет. – Она взяла его руку.
Она стояла в углу, посматривая вокруг. Филипп подошел так близко, что заслонил собой почти все помещение.
– Нам пора.
– Можно я с тобой?
Он слегка поморщился, немного нахмурив брови.
– Думаю, не стоит. Мы стоим ближе к месту сражения, к тому же… у нас танкер. – Он пожал ей руку. – Я буду беспокоиться за судно. Буду волноваться за тебя…
– Ладно, ничего. – Она привстала на цыпочки и поцеловала его. – Береги себя.
Они спускались к воде по длинному трапу. На небе местами возникали светлые пятна, они появлялись и исчезали, словно неяркие зарницы. Катер еще не подошел, но она слышала, как он шумит в полосе тумана.
Она присела на корточки на краю понтона и заглянула в воду. Люди за ее спиной стояли тихо. Она не могла разглядеть их лиц.
С водой было что-то неладно. Она волновалась и плескалась удивительно медленно, не так, как обычно.
Хисако подобрала рукав кимоно и окунула руку в воду.
Вода была теплой и густой. Деревья на ближайшем острове казались очень зелеными. Они плавали над полосой молочно-белого тумана. Черный нос первой лодки появился из клубящейся дымки.
Вода была склизкой и слишком теплой. Теперь Хисако уловила запах – он отдавал железом… На миг ей почудилось, что руку не вытащить, но рука освободилась, хотя вода не хотела отпускать, она засасывала ее кисть, запястье. Пальцы склеились вместе.
Взошло солнце, залив все вокруг светом. Она посмотрела на капающую с руки кровь и удивилась, каким образом умудрилась порезаться.
Кровь стекала по руке к локтю и капала вниз, кровь капала со слипшихся пальцев, рубиновыми каплями медленно падала в озеро. Но озеро тоже было кровавым. Целое озеро крови. Она подняла взгляд, оторвав его от красных волн, плещущихся у ног, ее взгляд скользнул по спокойной, ровной поверхности навстречу островам и черным лодкам. Вдали из-под красной поверхности с протяжным, тоскливым стоном возникла женщина; между указательным и большим пальцами она держала что-то малюсенькое, но яркое. Картинка приблизилась в глазах Хисако, словно при увеличении длиннофокусным объективом: жемчужина была цвета облаков и тумана.
И тут, не в силах вынести запах крови, она упала.
Лицом в подушку. Тяжело дыша, она с трудом приподняла голову и оглядела каюту.
Сквозь неплотно задернутую занавеску из иллюминатора пробивалась полоска света. Мягкое красноватое мерцание знакомого старого будильника на тумбочке, изломанный, колеблющийся вид циферблата сквозь воду в стакане.
Чувствуя, как сильно колотится ее сердце, она приподнялась на локте и выпила немного воды. Вода была теплая и казалась вязкой и затхлой на вкус. Она выбралась из кровати и пошла в ванную за свежей.
