Великого на балконе, вон там, – он показал на балкон. – Вечером – снова работа с сутрой полета.

– А как быть, если ты полетишь? – спросил кто-то.

– Сразу не бывает, – сказал Крик.

– Ну а если?

– Нет.

– А у женщин, – сказал этот кто-то, – одна сразу полетела в прошлой группе. Она даже вскрикнула от внезапности, и был эксцесс в тишине.

– Нельзя подглядывать за женщинами, – сказал Крик. – Мы учим вас раздельно, потому что пол… Это пол, вы же через пол…

– Я не подглядывал, – смутился тот.

– В юности, видно, – шепнул Ариэлю Коза, – иногда забегал в туалет, будто бы перепутав мужской и женский от нетерпения, и выбегал.

– Я не подглядывал, – повторил мучина. – Мне рассказали. Еще рассказывали – у них там был шабаш, когда они под конец все полетели. У нас что, тоже будет шабаш?

– Вы слишком много знаете, – обрезал Крик. – Кто предводитель?

– Я, – сказал Ариэль.

– Почему просачивается информация?

– Я не знаю, – сказал Ариэль.

Крик помолчал.

– Он должен помыть пол в мужском туалете.

– За что? – обиделся тот.

– Вы давали подписку, помните? – Крик обращался уже ко всем. – Никто не должен знать, как летают.

– Что, нельзя даже говорить другим людям, что умеешь летать? – спросил другой, тоже смелый, в тишине оставшейся круговой поруки, но остальные уже напряглись, стали раздражаться:

– Кончай выступать.

– Юннаты любознательные.

– Никогда, – сказал Крик Колл. – Никогда, запомните, братья. А теперь – тишина.

Они стали спускаться, вычищая мантрами завалы сознаний, освобождая ходы. Мысли еще жужжали (мысли были слышны изнутри, в сознаниях, не в спортзале). В спортзале была тишина, только похаживал Крик, внимательно вглядываясь в лица и еще иногда зевая на баскетбольные кольца и на гимнастический канат.

Отпускал мантрой тело Ариэль. Спускался. Мысли пытались: «Й-а тебе говорю! Й-а!» «Нет, ты присядешь передо мной! Прогнешься!» «А-а, он молчит, потому что нас презирает!»

Организации разных нарастали.

Чистила мантра:

«Аум, Аум…»

«Аум», – повторял Ариэль.

«Нет, положи! Положи!»

«Аум».

Снова вспыхнула ярким Организация. Лица куриные их, что с курами, нет кур, не защищаться от кур, быть благородным, куры проникали в поры лица, куры давали вещи, приговаривая: «На! На! Это мое! На мое! У тебя будет твое мое! Ну же, нагнись…»

«Аум», – дробил и выбрасывал Ариэль.

«Аум…»

Куры наплывали, наплывали огромные… И туманы кур развеивались.

«Аум…»

«Куд-куда, куд-куда… тах-тах-тах… За что ты нас развеиваешь? Мы же тебе давали!»

«Аум».

«Аум».

Тело терялось, и мысли терялись. Поднималась великая пустота. Ариэль раскачивался. Куры черные вылетали, хлопая крыльями, в форточку. Крик Колл следил в зале тишину.

Он посмотрел на циферблат и позвонил в колокольчик.

Силой слона стали наполняться через неясное, стали огромности переживать, переваливаться через рампы, через границы… Ариэль боялся задавить и человека с лицом козы, и Крика Колла, канадца. Коза не боялся. Слоны наполняли спортзал.

Потом, перейдя к сутре «Бронх», сдувались до маленьких, незаметных. Боялся Коза, как бы не потеряться. А Ариэль удивлялся священной малости своей и успокаивался в малом.

Потом – «Солнце», «Луна»… Стали переживать экстазы, огибая, чтобы не врезаться, обгоняя, чтобы чтобы не запутаться.

Путешествовали в телах, забавляясь пинг-понгами эритроцитов, скользили по венам и обмягчали их против атеросклерозов. Организмы, организмы улучшались.

Попробовали расширять сознания. Сознания расширялись, угадывая далеко и легко.

Вернулись в тела и наладили зрение, наслаждались глазами своими.

Потом – обоняния, тюльпанами и фиалками окрашивали в ароматы, вдыхали, очищаясь.

Учение было.

Крик Колл посмотрел на часы и позвонил в колокольчик.

Каждый, очистившись, должен был подойти к оболочкам, чтобы начать прорывать, связывая понемногу тело с аказой и… легкость, легкость волокна хлопка… Колл позвонил еще, зная, что многие медлили, нежась по-прежнему в ароматах. Медлил и Ариэль. Орхидеи еще покоили Ариэля. А человек с лицом козы уже по- военному связывал тело свое с пространством.

Так прошел день или два, никто не летел. Стали сомневаться. «Работать!» – приказывал Колл и усмехался.

И настал день, когда некоторые вдруг закачались на матрацах, и некоторых вдруг повело, и некоторые завращались.

– А-а-а… А-а-а… – понеслись шепоты изумлений по залу.

Не открывая глаз, заудивлялись ариэли своим телам, которые сами, из пустоты, зашевелились где-то там, на оболочках сознаний, где еще были…

Колокольчик.

Открыли глаза. Хотел радостно вслух сказать Коза про Гагарина.

– Тсс, – приложил Крик палец к губам. – Спать.

Стали сознания отдыхать от необычностей, а тела лежали под одеялами на матрацах. Баскетбольные кольца были выпячены на щитах от квадратов. И пол был разделен на зоны.