интересовали деньги. И дом ее тоже не интересовал.

Наденька Жданковская, пухленькая сексапильная блондиночка, что-то весело щебетала и, казалось, даже подпрыгивала от радости. Еще бы, после пяти лет эмиграции встретить родную сестру! Восхитительно, правда? Луиза Анна еще не была на собрании общины? Нет? Ну что же, право. Обязательно надо побывать на той неделе. Князь Шулаев дает званый вечер в среду. Луиза Анна - брюнетка в противоположность Наденьке, стройная, с серым блеском в чуть подтянутых к вискам глазах. Вдвоем они будут иметь бешеный успех!

- Знаешь, кто у меня гостил в прошлую субботу?

Луиза Анна пожала плечами:

- Кто же?

Но Наденька таинственно замолкла.

- Только смотри, не проболтайся Стиву, он страшно ревнив.

Наденька познакомилась со Стивом в Йокогаме год назад. Луиза Анна видела их вместе на веранде летнего ресторанчика. Стив Айлин был красив лицом и фигурой, гибкий, сильный, одетый в светло-серый костюм отличного покроя.

Он был американцем, большую часть жизни прожившим на Востоке. Он был в меру застенчив, что приводило в восторг Наденьку, рано изведавшую мужскую настойчивость. Стив такой робкий, щебетала она, просто прелесть! Работает в какой-то совместной фирме… Название очень сложное.

«Сикоку…», «Сикоро…»

- «Сикоро Навэй», - подсказала Луиза Анна. - Вот-вот!

Возможно (и даже наверняка) «Сикоро Навэй инкорпорейтед» действительно производила известную на весь мир парфюмерию, но Стив Айлин имел другую профессию. Он работал в Йокогамском отделении тайной полиции. «Сикоро» было только прикрытием.

- Симпатичная у тебя сестра, - сказал Стив, задумчиво провожая взглядом Луизу Анну. - Мне кажется, вы обе такие нежные и хрупкие. Как же вам жилось там, в России?

- Только не спрашивай, сколько раз в день на меня нападали медведи и чем я отбивалась, - усмехнулась Наденька. - Неоригинально. Мы жили в Новониколаевске, он гораздо больше этой дыры. У папы было много знакомых. На его фабрике шили шубы, он продавал их даже на Аляску.

А у меня были собственные дрожки. Знаешь, что это такое? Высокие легкие сани, запряженные парой лошадей. Ты только представь себе: вечер, мороз… Накатанная улица, вдоль нее горят фонари. Театр светится изнутри и похож на большой кусок сахара, и мы подъезжаем к ступеням. Луиза Анна была тогда с одним штабс-капитаном… Дмитрий. Митенька. Его убили на подступах к Томску, он командовал батареей тяжелых орудий. Да, да, убили! Но зато он никогда не узнает, что где-то есть вот такая вонючая дыра с грошовыми квартирами, где ты абсолютно никому не нужен и смотрят на тебя, как на животное…

Слезы навернулись Наденьке на глаза. Стив прижал ее к себе и легонько коснулся мокрой щеки.

- Ну, перестань, - ласково сказал он. - А то будешь есть соленое мороженое. Жить все-таки надо. В России вы сейчас умирали бы с голоду. А здесь… Дыра, конечно, однако не самое плохое место на свете.

Она была рада, что он сидит рядом и обнимает ее за плечи. Будто она долго-долго плыла в океане, бестолково борясь с течением, и вот, когда сил уже не осталось, ее вдруг прибило к берегу, твердому и надежному.

И это щемящее и нежное чувство помогало Наденьке не умереть от тоски и жалости к самой себе, когда она в длинном полупрозрачном реквизитном платье бабочкой взлетала на маленькую сцену в ночном ресторане «Русь», который содержал господин Авдонин (когда-то они встречались, Илья Михайлович захаживал к ним в особняк на Большой Николаевской, все поглядывал на Наденьку, все ожидали, что дело вот-вот дойдет до сватовства, но… Революция в Питере, красные, тиф, «кто был ничем, тот станет всем…»).

В зале ресторана на каждом столике горели свечи, и он всегда был полон той публикой, которую окружающие называли одним емким и беспощадным словом - бывшие. Красивые, не потерявшие гордой осанки бывшие статс-дамы, величавые государственные чиновники разных мастей (ныне мелкие клерки и истовые члены много разглагольствующих и в большинстве бездействующих «тайных обществ»), умопомрачительно элегантные белые офицеры (ныне таксисты, рассыльные, профессиональные пьяницы). Ах, господа, как хочется стреляться… Говорили здесь в основном по-русски. И по-французски, реже на английском или плохом немецком. И уж совсем редко звучала китайская и японская речь - эмигранты и местные друг друга открыто презирали.

Наденька взлетала на сцену, чуть томно сжимала плечики и печально обводила глазами зал. Я пою для вас, милые мои, дорогие, родные. Вы всматриваетесь в меня, я смотрю на вас, и мы друг для друга - маленькие осколки далекой Родины, расплывающейся в голубом сигаретном дыму. Чуть заметный взмах руки - и небольшой оркестрик: две гитары, виолончель, фортепиано и первоклассная скрипка (сам Витольд Крекерман) - проливают в зал мелодию романса.

Наденька заканчивала романс, роняя вниз великолепные точеные руки. И была она в тот момент похожа на лебедя, подстреленного жестоким охотником, умирающая и гордая, преисполненная чуть ироничной смиренности.

Даже в своей крошечной гримерной она слышала не смолкающие по нескольку минут аплодисменты из зала. Голос у нее был хоть и приятный, но не профессиональный, не оперный. Ими не нужен был изощренный вокал. Она была для них больше, чем ресторанная певица. Она воплощала для них то, что они оставили там. Россию. Родину.

Луиза Анна снимала две очень уютные комнатки на третьем этаже дома в восточной части города. Благодаря им она чувствовала себя относительно защищенной. Это было необычное, но очень приятное чувство - защищенность. Особенно когда за окнами гроза, ливень и шквалистый ветер. В комнате же тепло и уютно. Правда, ничего не происходит, но всему свое время. Нужно просто уметь ждать.

Хозяином квартир был Чжоу Ван, плотный гладкокожий китаец с выбритым лбом и традиционной косичкой на затылке. Завидев на пороге Луизу Анну, он несколько раз быстро и мелко поклонился и виновато попросил ее съехать из комнат.

Она остолбенела.

- Это еще почему?

- Китаец закивал еще быстрее. Ему бесконечно жаль, но на те верхние комнаты претендует один очень выгодный клиент, да! Очень выгодный! И очень богатый. Господин - видный коммерсант из Германии, представитель крупной фирмы. Госпожа Анна платит за жилье двадцать долларов, а господин Клайзен обещал шестьдесят, и просит Вана переговорить с госпожой Анной, да.

Она в бессилии опустилась на стул и чуть не заплакала.

- Господи, я только-только устроилась по-человечески. Нашла приличную работу, бронхит начал отпускать, и на тебе! Я что, нарушала порядок? Шумела? Приводила мужчин? Или неаккуратно платила?

Китаец испуганно сложил ладони лодочкой. Как можно? Как можно? Госпожа Анна всегда была образцовой жилицей. В комнатах порядок, плата вносится регулярно и без опозданий. Но вот господин немецкий коммерсант… Шестьдесят долларов, пусть и не американских!

Луиза Анна решительно встала.

- Ну вот что, уважаемый. Поскольку я плачу за эти комнаты, вы не имеете никакого права меня выселять. Вот так! И скажите своему немцу, чтобы он подыскал себе что-нибудь другое.