сговорчиво замер. И все равно Лаврик добавил для пущей надежности:

– Дернись у меня – и получится из тебя Лихо одноглазое… Ну, ты, сука, уяснил свое печальное положение? Во всей его трагической безнадежности? Если уяснил, моргни!

После секундного промедления Ковбой старательно зажмурился.

– Отрадно видеть, – хмыкнул Лаврик. – Лежи, сука, как эмбрион, и осознавай себе потихонечку, что я с тобой могу сделать, потрох сучий…

– Антоша, слушайся дяденьку, – тихо посоветовал Мазур. – Он людей убивал, когда ты еще в пионерском галстучке бегал и кошек мучил. Уловил? Тебя еще в проекте не было, когда мы с ним жмуриков штабелями клали…

Он немного перегнул палку ради красного словца и лишнего эффекта – насчет пионерского детства Ковбоя все правильно, хронология совпадает, но в те времена, когда Антоши еще не было в проекте, они с Лавриком были не более чем сопливыми курсантами. Ничего, кашу маслом не испортишь, как и шлюху – минетом…

– Слушай сюда, ублюдок, – непреклонно и сухо продолжал Лаврик. – Будешь меня слушаться, как бога, останешься живой. Если вздумаешь орать, я тебе глотку перехвачу от уха до уха… а твоих козлов мы все равно перещелкаем, как лежачих. Палатка полна стволов, и, что характерно, с глушаками… Так что твоя поганая жизнь меня не особо интересует. И тебе надо очень постараться, чтобы быть мне полезным, потому что бесполезных я буду примитивно мочить… Ну, ты все уяснил? Я сейчас выну, что там у тебя во рту напихано, а ты будешь молчать, как партизанка в гестапо или там Паша Бородин во граде Цюрихе… Ясно?

Судя по старательным гримасам Ковбоя, ему уже многое было ясно и жить ему хотелось отчаянно.

– Ну, попробуем… – процедил Лаврик, двумя пальцами вытянул из глотки Ковбоя импровизированный кляп, поморщился: – Поручик, вы носки меняете?

– Только на водку, – сказал Мазур. – Эх ты, Ковбой… Одно слово – сержант. Потерся пару годков в десантуре и решил, что ты теперь кум королю? С кем связался, выкидыш…

– Ты не плюйся, не плюйся, тварь, – ласково посоветовал Лаврик. – Тебе честь оказали, пасть заткнули не какими-то там носками, а доподлинными адмиральскими, будет что малым детушкам рассказывать, если, конечно, доживешь… – Он мгновенно сменил тон на резкий, не суливший ничего хорошего: – Жить хочешь?

– Ага… – просипел Ковбой шепотом. Перевел глаза на Мазура. – Это кто?

– Я ж говорю, убивец, – сказал Мазур вяло. – Почище моего. Оба мы с ним убивцы с раньшего времени, ты таких и не видывал, Антоша, несмотря на все твои блатные заморочки… Понял теперь, в чем разница между старыми кадрами и вами, сопляками? Ладно, некогда с тобой язык чесать… Ты, голубь, если жить хочешь, не обманывай и не виляй…

– Слышал, что старшие говорят? – сказал Лаврик, легонько щекоча могучую шею Ковбоя лезвием. – Сколько с тобой прикатило народу? Каюсь, я толком не рассмотрел, мне ж нельзя было из роли выходить, полагалось в уголок забиться и под себя писать…

– Четверо… И один здесь… Бывший гвоздевский…

– Не врешь?

– Да чтоб мне…

– Ладно, верю, – сказал Лаврик с хищной улыбочкой, напомнившей Мазуру молодые годы и экзотические далекие края. – Кладоискатели со степенями не в счет, а? У них оружия нет?

– На хрена им оружие, у них тут другие функции… Мужики… Вы, это… Я… Я ж по-честному хотел…

– Пятеро, – задумчиво сказал Лаврик, повернув голову к Мазуру. – Какие пошлости…

– Это точно, – сказал Мазур без всякой бравады. – Пошлости, что и говорить. Ну?

– Нет ни времени, ни условий играть в гуманизм, – сказал Лаврик бесстрастно. – Кино тут разводить про красных дьяволят, по одному в палатку заманивать…

Мазур его прекрасно понимал. Их было только трое, а задание, что характерно, до сих пор не выполнено, его еще только предстоит выполнять. И нет связи с центром, и в кошаре лежит связанный сучонок, за которым нужен глаз да глаз, а в палатке валяются трое отравленных какой-то дрянью… Какой уж тут гуманизм? Пленных при таком раскладе не предполагается изначально – разве что Ковбоя следует сохранить для родной юстиции…

Лаврик, перехватив его взгляд, проворно поднял скомканные влажные носки и вновь забил их в глотку Ковбою. Кивнул Кате:

– Присмотришь тут… Пошли?

– Я первым, – сказал Мазур. – Вон они, двое, слева…

– Ага. Поехали?

Мазур распахнул полог и… Нет, он и не думал вылетать из палатки обкуренным ягуаром, подобно ублюдочным персонажам заокеанских боевиков. Телодвижений и выстрелов должно быть ровно столько, сколько необходимо, суета и пальба очередями – признак вопиющего непрофессионализма…

Он просто вышел наружу под яркое сентябрьское солнышко. И пошел в сторону тех двоих обычной походочкой никуда не спешащего человека. Именно поэтому они поначалу и не встрепенулись – так и стояли, покуривая, с болтавшимися на плече автоматами. Все вокруг было залито солнечным светом, стояла покойная тишина. Мазур шагал, чувствуя сзади и левее присутствие Лаврика, отметив тренированным взглядом и огромный черный джип возле крайних палаток, и двоих верзил правее, стоявших спиной к нему над тем, что совсем недавно было живым, пусть и поганым человеком, – ну да, босс, надо полагать, именно им велел сховать где-нибудь жмурика, а им возиться неохота, время тянут… Где ж пятый?

Двое с автоматами наконец-то сообразили, что Мазур хотя и шагает в их сторону совершенно спокойно, мирно, но это все равно неправильно… Они стали поворачиваться – казалось, ужасно медленно, и выражение лиц менялось медленно, и руки тянулись к обычным армейским трещоткам плавно, словно в замедленном действии…

Мазур ударил от бедра двумя короткими очередями. За его спиной послышалась столь же скупая серия негромких хлопков – это Лаврик стрелял по тем, у машины. Все происходило буднично и просто, как много раз до того, и в этой обыденности была своя жуть, но Мазур к ней давно притерпелся. Короткие сотрясения автомата в руках, гильзы вылетают в траву – и население Земли уменьшилось еще на четыре единицы, но планета с полнейшим равнодушием к сему прискорбному факту прет себе в пространстве с дикой скоростью по прежней орбите…

Потом они бросились вперед, привычно и слаженно, чуть пригнувшись, старики-разбойники на тропе войны, наследившие на всех континентах, за исключением разве что Антарктиды, бросая по сторонам цепкие взгляды, обеспечив себе сектор обстрела на все триста шестьдесят градусов. Замерла у печки толстая повариха, уже рассмотревшая, что происходит в лагере, травка зеленеет, солнышко блестит… ага!

Пятый сам обозначил свое присутствие энергично, шумно и крайне идиотски – вылетел из-за палатки, попер напролом, как кабан сквозь камыши, лупя из автомата длиннющими очередями с полнейшим пренебрежением к стратегии, тактике и здравому смыслу. Вполне естественно, что этот танец с саблями под немелодичную музыку продолжался крайне недолго – старики-разбойники, волки битые, слаженно рухнули в высокую жесткую траву и по разу пальнули одиночными – профессионалы вообще предпочитают стрельбу одиночными, даже из автомата. После чего перестрелка прекратилась по причине полной ликвидации одной из воюющих сторон. Они еще полежали немного на всякий случай, зорко посматривая, не появится ли с неожиданной стороны еще один какой-нибудь чумовой лось.

Не дождавшись, встали. Скупыми жестами распределили меж собой все объекты, какие следовало проверить. Мазур направился к палатке своего немногочисленного воинства. Проходя мимо кухни, где повариха присела за печкой, держа за ручки огромную кастрюлю и нахлобучив ее себе на голову, приостановился, деликатно постучал по закопченному днищу согнутым указательным пальцем:

– Все, мамаша, войны больше не ожидается. Можете мирными делами заниматься…

Повариха, утробно пискнув, натянула кастрюлю поглубже на голову, не выказывая никакого желания возвращаться к мирному бытию, столь грубо прерванному кратковременными военными действиями. Пожав плечами, Мазур направился дальше. Уже метрах в трех от палатки, где помещались отравленные, расслышал громкий стон, потом полог отдернулся, высунулась всклокоченная голова. Ее обладатель