– Но зачем же… – голос у него оборвался.

– Житейское дело, – сказал Синий. – Сунут тебя в камеру с доброй полудюжиной таких вот, он небрежно кивнул в сторону веранды, а они, дурики, будут тебя ненавидеть всеми фибрами души, поскольку считают олицетворением всех бед. Плавали – знаем. Человек – скрипочка примитивная, на нем играть совсем даже легко. Тут самое главное – не вступать в дискуссии, а с ходу бить по чему попало, и лучше всего с маху одного покалечить так, чтобы у остальных тут же отпала охота вешать на тебя собак. Очень пользительно щеку порвать, – он согнул крючком указательный палец и наглядно дернул им в воздухе. – Ухо рвануть, чтоб на ниточке повисло, глаз выдавить.

– Что случилось? – вновь завел шарманку Доцент.

– Да ничего особенного, – сказал Синий чуть ли не рассеянно. – Бошку тут одному бензопилой смахнули, только и делов. А я-то голову ломал, на кой черт он им понадобился. Поскольку взять с него, надо полагать, было нечего, решили использовать для наглядной агитации. И выходит…

Он замолчал, услышав уверенные шаги. Эсэсовец остановился в дверном проеме – тот, что держал бензопилу, – скрестил руки на груди и стал разглядывать сидящих с самым что ни на есть безмятежным, даже веселым выражением лица. На него поглядывали искоса, опасаясь встречаться глазами. Томительно тянулось время, а верзила в черном все еще держал длиннющую, конечно же умышленную паузу, нагнетая напряжение до предела. Ухмылка становилась все шире.

Наконец, он с простецким видом поинтересовался:

– Мужики, а что это вы так скукожились? Случилось чего?

Ухмылялся широко и весело – белозубый, прямо-таки плакатный, и впрямь напоминавший нордическую бестию с немецких плакатов. Только волосы были темноваты для истинного арийца.

– Водички бы, – сказал Синий так осторожно, словно любое его слово могло вызвать то ли взрыв, то ли что-то еще похуже.

– Питеньки охота? – осклабился верзила.

Выдержав очередную паузу и не дождавшись ни от кого ответа, поинтересовался:

– Может, и жратеньки охота? Не стесняйтесь, мужики, у нас попросту…

– Не мешало бы, – набычась, буркнул Браток.

– Помилуйте, ваше степенство, с полным нашим удовольствием! – совершенно нормальным голосом отозвался эсэсовец, нырнул рукой за притолоку и вытащил скрытую доселе от глаз матерчатую сумочку, с какими ходят за продуктами. – Нешто ж мы звери, господа кацетники? Ваша мама пришла, и попить, и пожрать принесла, будете себя хорошо вести, глядишь, и бабу вам пригоню, а то, поди, друг друга в жопу дрючите? Налетай, подешевело! – Он размахнулся и швырнул сумку на середину барака. – Тут вам все тридцать три удовольствия. Тетка Эльза лично расстаралась насчет жарехи, сердце у нее кровью обливается из-за вас, болезных. И попить вам собрали… Что стоите? Кушать подано, идите жрать, пожалуйста! Не отыму!

Браток неуверенно шагнул к сумке.

– Валяй-валяй, – поощрил эсэсовец. – Наворачивайте, ребята, за обе щеки, ешьте-пейте, банкет оплочен. Только вынужден вас душевно предупредить: ежели которая скотина не оценит нашу трепетную заботу о контингенте и начнет наши яства наружу выблевывать, придется такого сунуть мордой в сортир и заставить говно похлебать от души. Усекли, болезные? Как только – так сразу. Зуб даю.

Из-за его спины показался еще один черно-мундирник, следом объявился Василюк, державшийся с ними уверенно, как свой, и вся троица заняла позицию в широком дверном проеме. Ох, не нравились что-то их физиономии, прямо-таки пылавшие от гнусненького предвкушения… Что-то тут было нечисто. Определенно нечисто – как только здешние вертухаи становятся заботливыми и добренькими, жди любой пакости…

– Ну давай, давай, юный друг рынка! Хаванинку-то доставай! Истомились твои товарищи, жрать-пить хотят…

Решившись, Браток первым делом вытащил две пластиковых бутылки – если верить знакомым этикеткам, там имела место быть «Шантарская минеральная», но пробки, сразу видно, уже однажды вскрывали, узенькие пояски болтались под ними свободно.

– Да не отравлена водичка, не бзди! – фыркнул эсэсовец. – Вы ж нам живыми нужны, соколики, кто вас травить будет?

Осторожно отвинтив пробку, понюхав, Браток пожал плечами:

– Вода…

– А тебе что, шампанского туда надо было набулькать? Перебьешься, детинушка… Пей давай.

Браток страдальчески оглянулся. Остальные смотрели на него с живым и, признаться, нехорошим интересом. Он постоял с бутылкой в руке, решился. Закинул голову, надолго присосался к горлышку.

– Ладно, дорвался… – хмуро вмешался Синий, уже стоя со своей жестяной кружкой. – Не отравят, это точно, жаба поперек горла встанет. Может, у меня в запечье еще полведра брюликов заховано…

– Ты не умничай, расписной, – вяло огрызнулся охранник. – А то водичку-то отыму…

Разлили по кружкам, выпили, дали не способному самостоятельно передвигаться Доценту. Прислушались к ощущениям в организме и, судя по одинаковому выражению на лицах, не обнаружили признаков чего-то необычного. Осушили по второй.

– Мясом пахнет, бля буду… – втянув воздух расширенными ноздрями, заявил Браток.

Он вытащил из сумки, окончательно после этого опустевшей, газетный сверток, от которого и в самом деле шибануло по всему бараку приятнейшим ароматом вареного мяса, так что согласно павловскому рефлексу слюна пошла потоком.

Зашуршала газета, покрытая жирными пятнами. Кто-то тихо, непроизвольно выругался.

В общем, завтрак как две капли воды походил на ободранного, выпотрошенного и обезглавленного