Откуда-то до них донесся короткий сигнал трубы.

– Теперь тебе лучше уйти, – посоветовал Морель.

Но, погруженный в себя и упорно пытающийся что-то вспомнить, Джованни будто и не слышал его. Закат постепенно угасал, ветер, пробужденный тенями, овевал кубические строения Крепости. Часовой, чтобы согреться, стал вновь вышагивать взад-вперед, то и дело поглядывая на незнакомого ему Джованни Дрого.

– Теперь тебе лучше уйти, – повторил Морель, беря товарища под руку.

Дрого не боялся оставаться один: как-то, еще ребенком, он заблудился за городом, случалось ему бродить и по ночным улицам – этому царству преступности. Или взять хоть вчерашний вечер, когда ему пришлось заночевать на дороге… Но сейчас было совсем не то, сейчас, когда улеглось возбуждение от долгого путешествия и его новые товарищи уже спали, он, грустный и растерянный, сидел при свете лампы у себя в комнате на краю постели: вот когда он по-настоящему понял, что такое одиночество. (Комната была, в общем, неплохая, с обшитыми деревом стенами, большой кроватью, громоздким диваном и шкафом.) Встретили Джованни радушно, за столом распили в его честь бутылочку, но потом и думать о нем забыли (над кроватью висело деревянное распятие, на противоположной стене – старинная гравюра с длинной эпитафией, начало которой гласило: «Humanissimi Viri Francisci Angloisi virtutibus»[1]). За всю ночь никто не придет его проведать, во всей Крепости никто о нем и не вспомнит. Да какое там в Крепости – в целом свете, наверно, не найдется живой души, которой есть дело до него, Джованни Дрого; каждый едва успевает о себе позаботиться; даже мама, да, возможно, даже она в эту минуту думает о другом – ведь он у нее не один. О Джованни она вспоминала весь день, теперь надо уделить немного внимания и остальным. И это более чем справедливо, признавал Дрого без тени обиды, но ведь именно он, а не кто-то другой сидит сейчас в Крепости на краю кровати (теперь он заметил еще, что на деревянной обшивке стены тщательно вырезана в натуральную величину и раскрашена, ну прямо как настоящая, сабля – этакий плод кропотливого труда какого-нибудь офицера, жившего здесь Бог знает сколько лет тому назад), да, сидит на краю кровати, склонив голову, ссутулившись, тупо и бессмысленно глядя по сторонам, и чувствует себя как никогда одиноким.

Наконец, сделав над собой усилие, Дрого поднялся, открыл окно, выглянул наружу. Окно выходило во двор, и ничего, кроме двора, не было видно. Поскольку оно было обращено на юг, Джованни попытался разглядеть в темноте горы, которые ему пришлось преодолевать по пути в Крепость; частично скрытые противоположной стеной, они казались ниже.

Свет горел только в трех окнах, но все они находились на одном фасаде, и заглянуть в них было невозможно. Свет из них так же, как и из его окна, падал на противоположную стену огромными вытянутыми прямоугольниками, в одном из которых двигалась тень: наверно, какой-нибудь офицер готовился ко сну.

Дрого закрыл окно, разделся, лег в постель и несколько минут предавался размышлениям, глядя в потолок, тоже обшитый деревом. Он забыл взять с собой что-нибудь почитать, но в этот вечер можно было обойтись и без чтения – очень уж хотелось спать. Дрого погасил лампу. Постепенно в темноте стал проступать светлый прямоугольник окна, и он увидел мерцание звезд.

Навалившееся на него оцепенение, казалось, уже граничит со сном. Только слишком уж отчетливо он это сознавал. Сумбурные, похожие на сновидение картины поплыли у него перед глазами и начали даже складываться в какую-то историю, но через несколько мгновений он заметил, что все еще бодрствует.

И вообще спать расхотелось – так поразила его всеобъемлющая тишина. Далеко-далеко – уж не почудилось ли ему? – кто-то кашлянул. Потом рядом раздалось слабое хлюпанье воды, отраженное стенами. Маленькая зеленоватая звезда (он видел ее, не поднимая головы) в своем ночном движении уже добралась до верхнего угла окна: скоро она исчезнет. И действительно, сверкнув искрой у самого края темной рамы, звезда пропала. Дрого захотелось еще немного проследить за ней взглядом, и он вытянул шею. В этот момент опять послышалось «хлюп» – такой звук издает шлепающийся в воду предмет. Интересно, повторится он еще? Дрого напряг слух и стал ждать: не раздастся ли еще этот звук, наводящий на мысли о подземельях, трясине, заброшенных домах. Время замерло, абсолютная тишина, казалось, окончательно завладела Крепостью. И снова в мозгу зароились бессвязные картины прежней далекой жизни.

«Хлюп!» Опять этот противный звук. Дрого сел. Выходит, он регулярно повторяется; последнее хлюпанье было не слабее прежних, следовательно, рассчитывать на то, что его невидимый источник иссякнет, не приходилось. Разве тут уснешь? Дрого вспомнил, что рядом с кроватью висит шнурок – может, это колокольчик? Он потянул за него, шнурок поддался, и где-то в лабиринтах здания послышалось едва различимое короткое треньканье. Какая глупость, опомнился Дрого, тревожить людей из-за чепухи. Впрочем, вряд ли кто придет.

Однако довольно скоро в коридоре прозвучали приближающиеся шаги, и наконец кто-то постучал в дверь.

– Войдите! – сказал Дрого.

На пороге вырос солдат с фонарем в руке.

– Слушаю вас, господин лейтенант!

– Здесь невозможно спать, черт побери! – сдерживая ярость, воскликнул Джованни. – Что это за отвратительный звук? Может, подтекает какая-нибудь труба? Проверь и прекрати это безобразие. Совершенно невозможно уснуть. Бывает, достаточно просто тряпку подложить.

– Это цистерна, – тотчас ответил солдат, словно знал заранее, о чем речь. – Это цистерна, господин лейтенант, ничего не поделаешь.

– Цистерна?

– Да, господин лейтенант, – пустился в объяснения солдат, – как раз за этой стенкой находится цистерна с водой. Все жалуются, но ничем тут помочь нельзя. Не только у вас слышно. И господин капитан Фонцазо иногда ругается, да только ничего не поделаешь.

– Ладно, тогда ступай! – сказал Дрого.

Дверь закрылась, шаги стихли, и вновь разлилась тишина; по-прежнему в окне блестели звезды. Теперь Джованни думал о часовых, ходивших в нескольких метрах от него, словно заведенные, туда-сюда, без перерыва. Десятки людей бодрствуют, а он лежит в постели, считая, что все вокруг погружено в сон. Да, десятки, думал Дрого, но кому это нужно и для чего? Военный формализм в Крепости доведен, похоже, до абсурдного совершенства. Сотни людей охраняют перевал, через который никто не собирается переходить! Уехать отсюда, уехать как можно скорее, думал Джованни, выбраться на свежий воздух,