личного потребления, навечно спрятанные от назойливых взоров техасской публики.
Апатично погрузившись в уютный диван, Джо Энн вытянулась в блаженном самодовольстве, словно изящная кошка. Как далеко отсюда до улиц ее юности, где было голодно и душно. Вся западная стена комнаты была оборудована автоматически раздвигающимися дверями, панелями из дымчатого стекла, защищающими от вездесущего солнца. Они были раздвинуты посередине, и в поле зрения Джо Энн попадали шестидесятифутовый бассейн с индивидуальной кабинкой для переодевания, ярко-зеленые газоны, ровные, словно сукно на бильярдном столе, чувственно-округлые бронзовые скульптуры Генри Мора, разбросанные по траве, как гладкая галька, причудливо усеявшая вымытый морем пляж. Возле бассейна сердито складывала свой столик Джейн, будто араб-кочевник, собирающий свой шатер, перед тем как тронуться в путь; изящный изгиб ее спины напоминал линию на рисунках Модильяни.
Джо Энн удовлетворенно вздохнула. Прекрасно, все прекрасно. Полотна, тело Джейн, ландшафт, жизнь, которой она добилась. Никто у нее не отнимет всего этого. Ни единая живая душа. И уж определенно, ни единая душа, которая не погибнет во время своей попытки. В этом Джо Энн поклялась себе. Нет, проблема, если она вообще стоит, заключается в том, куда отсюда деться.
Торчать среди того, чем ты обладаешь, столь же увлекательно, как выслушивать мнение мужа о возможном курсе процентных ставок. Ну, разумеется, Джо Энн пыталась время от времени вносить элемент опасности в ход событий, но по сравнению с игрой на выживание в Нью-Йорке, это был самый невинный вариант игры в мячик.
Самой увлекательной игрой в Палм-Бич было восхождение по общественной лестнице. По крайней мере, в этой игре людям бывало больно. Здесь кровь не хлестала в открытую, однако она заменялась количеством и качеством их слез. В течение долгих свободных дней Джо Энн выучила правила этой игры и теперь была в ней непревзойденной специалисткой. Фокус состоял в том, чтобы задницей и сапогом бить в морду тем, кто стоит на ступень ниже. Тем, кто стоит на несколько ступеней ниже, можно оказать поддержку, постоянно стремясь при этом сбросить вниз тех, кто домогается твоего собственного места. Как только достигаешь своей цели, бывшие союзники сами становятся заклятыми врагами, изо всех сил пытаясь столкнуть тебя со ступеньки. Чем выше забираешься, тем труднее, тем желаннее становится продвижение вверх. В этом плане игра в восхождение напоминала реальную жизнь. Питер и Джо Энн Дьюки, разумеется, уже находились в разреженной стратосфере, когда по наущению Джо Энн вступили в игру.
Между тем, как только ты вступаешь в соревнование, приходится бороться напористо, лихо, бесстрашно, прибегая к хитрости, грязным приемам, растрачивать огромные суммы денег, не считаться с моральными и финансовыми издержками до тех пор, пока не достигнешь вершины. На вершине, выше небес, над крысиными гонками, справа от всемогущего Господа сидит Марджори Дюпон Донахью. Королева Палм-Бич. Та, кем хотела бы быть Джо Энн.
Джо Энн глубоко вздохнула и прижала к себе халат. Какая-то дряхлая развалина с варикозными венами, похожими на рельефную карту Европы, и с умом самки черного паука, Марджори Донахью – крысиная шкура с состоянием, по сравнению с которым даже Дьюки кажутся мелкой рыбешкой; выдубленная кожа да кости; но оброненное Марджори походя замечание может разрезать пополам неудачливого светского скалолаза.
Никто не знал, почему она стала королевой. Никто не знал, как она оказалась на этом месте. Однако все участники игры понимали, что она королева, и единственная королева, и все при дворе выражали ей свое почтение. Они вспоминали о Марджори Донахью, едва просыпаясь по утрам, и видели ее славный лик перед тем, как отправиться спать вечером. В период между темнотой и рассветом она им снилась: снились ее приглашения на ужин, подаваемые на серебряном подносе, снился ее трескучий голос по радиотелефону, снилось шершавое прикосновение ее морщинистой руки.
Невероятно, но Джо Энн сама попалась в сети паучихи. Игра уже больше не была вздором. Напротив, она захватывала целиком. Как рыба, плавающая в водах Палм-Бич, человек прекращал замечать реальность прочего мира. Джо Энн была более чем счастлива попасть в этот круг, но только до тех пор, пока она была охотником, а не загнанным зверем, пока ее зубы острее, хватка смертельнее, чем у других обитателей аквариума. До сих пор так оно и было.
Сегодня вечером состоится еще один раунд. Викторианский пикник, посвященный регулируемому деторождению. При мысли об этом Джо Энн даже не пыталась сдержать улыбку. Благотворительные танцы сами по себе смешны, но чтобы еще и «регулирование рождаемости»? Джо Энн подумала, что ей следовало бы стать в своем роде членом-основателем этого мероприятия. У проституток есть два табу: беременность и сифилис. И то, и другое уменьшает возможности заработка, а это – самый страшный грех. Джо Энн передернулась от мысли о том, сколько мужчин попробовали ее, – тысяча, две тысячи? – но ни одному не удалось ее обрюхатить. Вот уж воистину «регулирование рождаемости». За «регулирование рождаемости» ей полагалась бы медаль. Может, подготовить специальное обращение? «Дамы и господа. Позвольте мне слово. Джо Энн Дьюк трахалась, не забеременев, больше раз, чем вы ели горячие ужины. Общество регулирования рождаемости хотело бы публично признать ее заслуги путем…»
От этой дикой мысли Джо Энн громко расхохоталась. Черт, вот это был бы фейерверк. Столько лет она прилагала усилия, чтобы похоронить свое прошлое, и ей это полностью удалось. Не осталось ни малейшего шепотка. Ни единой сплетни не упало на благодатную почву, где взрастали виноградные лозы Палм-Бич, и Джо Энн молила, чтобы так все и оставалось. Она не могла не считать, что теперь ей уже ничего не угрожает. Наиболее сильными ее приобретениями были фамилия Дьюк и дружба Донахью. С такими двумя талисманами девушка может без боязни войти во врата самого ада.
Джо Энн умиротворенно посмотрела на волшебного де Кунинга. Почему так улыбается девушка с большими грудями, стоя возле своего велосипеда? Вид у нее страшно довольный. Наверно, только что дала банковскому управляющему, а на вырученные деньги купила велосипед. Ничтожные заботы, ничтожные мысли, рассеянно подумала Джо Энн. А какой велосипед у нее? Сверкающая, в сто двадцать футов яхта неограниченного морского плавания постройки Джона Банненберга, покачивающаяся на водах озера Лейк- Уэрт по другую сторону двенадцатифутовой живой изгороди из фикусов? Небесно-голубого цвета реактивный самолет «Лир», томящийся под солнцем в авиационном комплексе Беннет возле Уэст-Палмского международного аэропорта? Или, может быть, сам очаровательный муж, шесть футов пятидесятилетних мускулов и породы с капелькой крови в наполненных водкой венах?
Во всяком случае, дело здесь не в недостатке секса. Не секрет, что он трахается со всем, что шевелится, и даже, по мнению Джо Энн, с одной или двумя старухами, которым уже трудно пошевелиться. Однако тут проблем никогда не было. Это порой раздражало, но не представляло проблемы проблем. Черт с ним. Ей надо выпить, если она собирается дотянуть до конца вечера.
Джо Энн почти не повысила голос. И, уж конечно, не думала поворачиваться. Слуга должен быть на месте. Желательно Цезарь. Он как будто разбирается в каипарино.
– Сделайте мне каипарино.
Через пару минут бокал был в ее руках. Иногда Джо Энн предпочитала каипарино с текилой, однако сегодня обрадовалась, почувствовав, что в коктейль добавлен белый ром. Она сделала большой глоток горько-сладкой жидкости, в которой среди кубиков льда теснились ярко-зеленые кружочки лайма.
