«Блэсс» миллион долларов.

– Нам необходимо предусмотреть для тебя комиссионные, дорогой. За то, что ты способствуешь появлению у авторов свежих идей.

Но ощущение вины резануло ее, как нож, при виде рабского обожания, которое вспыхнуло в ответ в глазах сына.

В галерее «Нортон», почти полностью финансируемой на деньги Палм-Бич и, к несчастью, расположенной не на той стороне озера Уорт, западная и восточная части города встречались и настороженно смешивались. И снаружи, и внутри здания все говорило о его прекрасной родословной. Выстроенное в стиле неоклассицизма, оно вмещало в себя одну из самых замечательных коллекций современного искусства, какие только были собраны вне основных культурных центров, таких, как Нью-Йорк, Малибу и Хьюстон. Окрестные поблекшие дома резко контрастировали с ним. Бурный, суматошный рост Уэст-Палм-Бич по некоторым причинам шел преимущественно в северном направлении, а ветхие и отслужившие свое жилые дома и заводские склады все еще цеплялись за здание галереи, словно проржавевшие леса за подлежащий реставрации шедевр архитектурного искусства. На полированных деревянных панелях, которыми были отделаны стены холла при входе в галерею, гордо значились имена ее благодетелей. В этом списке почти полностью повторялись фамилии из раздела светской хроники газеты «Палм-Бич дейли ньюс». Это было одним из немногих мест на земле, где фамилии Стэнсфилд и Блэсс с трудом пытались ужиться вместе – их близость в списке являлась глубоким контрастом тому безбрежному морю, которое разделяло их в реальной жизни.

Хотя Скотту больше по душе была кричащая самоуверенность известной коллекции Джилберта и Джордаш, он не мог не согласиться с матерью, что Пикассо великолепен.

– Конечно, некоторые по-прежнему относятся к Пикассо с усмешкой и считают его торговцем, который стремился продать свои картины втридорога. Но посмотри-ка на дату – вот на этом полотне. Тысяча девятьсот двадцать четвертый год. Оно было написано на три года раньше, чем соседствующая с ним картина Брака, а в то же время и сюжет, и техника исполнения почти одинаковы. Удивительная текстура. Восхитительно богатая палитра красок.

Лайза говорила с авторитетностью эксперта. Ведь в Европе она изучала не только издательское дело. Все это началось в Париже с восторженных и таких понятных лекций Мишеля Дюпре. В Лондоне ею уже никто не руководил, но после Парижа знания ложились на прочный фундамент. Лайза набрасывалась на музеи Европы, как голодная львица. Она жадно впитывала в себя все, что было в Прадо, в ленинградском Эрмитаже, в галереях Флоренции. Галерея «Нортон» не могла и мечтать встать с ними в один ряд, но в ней имелись картины, которые оказались бы к месту на стенах самых знаменитых музеев мира. Это полотно Пикассо было одним из таких.

Лайза взмахивала изящными пальцами, подчеркивая свои слова, а Скотт с благоговением смотрел на нее. Ни одна из картин не могла сравниться с его матерью. Ни один художник не решился бы на попытку добиться сходства. Даже если бы ему удалось точно передать внешность, он не увидел бы беспрестанно излучаемой ею энергии и этой суровой целеустремленности, которая окружала ее искрящейся и холодной, как лед, оболочкой. Что двигало ею, оставалось тайной. Откуда брались силы для такой динамики, мощи порыва вперед, благодаря которой все препятствия сметались с ее дороги и устранялось любое противодействие? Он никак не мог найти ответ на этот преследовавший его вопрос, хотя искал он его всю жизнь. Так или иначе, но он чувствовал, что ответ даст ему ключ к пониманию своих собственных жизненных устремлений. Как только тайные запросы матери перестанут быть для него секретом, тогда и собственные желания окажутся на грани осуществления. Как только ему откроется ее цель, он сразу обратится в ее рыцаря, сделает ее мечтания своими, а когда ее фантазии превратятся в реальность, ему, Скотту, можно будет всю оставшуюся жизнь нежиться в лучах ее благодарности. Заря этой благодарности возвестит о новом появлении его на свет Божий – любимого и желанного сына, а воссоединение сына и матери станет – обещанием вечного блаженства.

Мать прошла вперед, чтобы насладиться чудным полотном Матисса, а Скотт задержался у необычного скульптурного портрета работы Пикассо. В мысли его внезапно ворвался холодный и резкий женский голос.

– Снова по эту сторону моста, Лайза? Не можешь прожить без этих задворок? – В голосе звучало ехидство. – Удивительно, чего можно достичь, выйдя замуж за старца. Но тебе ведь известна поговорка: «Счастье не купишь за деньги». А из девки они ни за что не сделают леди.

Оказавшегося, весьма кстати, в стороне, метрах в шести от матери, Скотта словно ударило взрывной волной. Он не поверил своим ушам. «Что это? Какая-то добродушная шутка, веселое подтрунивание старой Вернон подруги?» «Ничего подобного», – говорил тон голоса, жестокий и высокомерный. А личность говорившей подтверждала это.

Это была Джо Энн Стэнсфилд, жена сенатора Стэнсфилда, покровительница искусства, весьма аппетитная на вид и брызжущая ядом сквозь плотно стиснутые зубы.

Первым побуждением Скотта было выйти вперед и врезать ей так, чтобы она не встала. Но он словно прирос к полу. Нечто, пересилившее эмоции, не давало ему, как библейской жене Лота, сдвинуться с места. Где-то в глубине вырвался на свободу дикий зверь любопытства. Скотт инстинктивно почувствовал, что сейчас узнает нечто жизненно важное для себя. Это было страшное чувство – обжигающее предвидение, что он стоит на краю важного открытия. Джо Энн Стэнсфилд и ее муж Бобби. Мать не переваривала обоих, но он так и не знал, почему. Она никогда не ходила на приемы, если знала, что они тоже там будут, и никогда не приглашала их к себе, даже на благотворительные балы, когда в списки приглашенных включались все подряд, без особого разбора. Временами это вызывало у него любопытство, но потом он решил, что это не важно. Кто-то тебе нравится, кто-то нет. Все очень просто. Так было до этой минуты.

Словно маленький ребенок, прильнувший к замочной скважине, Скотт с ужасом наблюдал за разворачивающейся у него перед глазами сценой.

Застигнутая врасплох неожиданной словесной атакой из-за угла, Лайза на миг побледнела, но быстро пришла в себя, и краска уже возвращалась на ее щеки. Она повернулась лицом к своему врагу – тигрица, готовая к прыжку, дичь, готовая превратиться в охотника.

– Да ты и сама являешь собой блестящую иллюстрацию правдивости собственных слов, Джо Энн. Однако в отличие от тебя, у меня и мысли никогда не было скрывать свое происхождение. Напротив, я горжусь им.

Лайза бросилась в контратаку, выпрямившись в полный рост, с вызовом откинув назад голову, гордая и неустрашимая. Однако не невредимая. Скотт видел, что коварное нападение оставило свой след. Никогда прежде не видел он своей матери в подобной стычке на тропе войны. Это была загадочная и пугающая сцена, но ее предстояло пережить. И все же он не пришел ей на выручку, подсознательно убежденный, что то, чему он оказался свидетелем, лишь неизбежная прелюдия к мощным и более жарким будущим битвам,