И вот друзья в заточении.

— Ну, Тотор, получай твое безлюдье, где ни души, одна пустыня! — сказал американец.

— А ты, Меринос, радуйся автомобилю и образцовому джентльмену — то-то он из вежливости подавал сигналы и даже притормаживал ради нас!

— Да, пустыня оказалась населенной, а мой джентльмен — хамоватым! Мы оба влипли, и гордиться нам нечем, правда?

— Эх, если б только это! — сказал Тотор. — Ведь теперь и ты и я в самом деле пленники.

— Пока что нас просто крепко-накрепко заперли.

— Настаиваю: мы пленники.

— Да чьи?.. Зачем? — удивился Меринос.

— Чьи? Ты еще спрашиваешь? — ответил Тотор. — Конечно, разбойников… нечего и сомневаться. Эти молодчики смертельно ненавидят полицейских… Вероятно, они хотели изрешетить мистеров Пять и Шесть… Зря, что ли, они устроили стрельбу из винчестеров? Их ввели в заблуждение наши костюмы…

— Но ведь и мы неласково обошлись с господами из черной полиции, — возразил Меринос, — а мы не разбойники.

— О чем ты говоришь! — возмутился Тотор. — У нас хотели отнять жизнь и свободу. Разве мы виноваты, что эти дикие мужланы упорствовали, видя в нас убийц!

— И что же?

— Думаю, что типы, которые вот уже сутки держат нас…

— Без еды и питья…

— …Бандиты с большой дороги, которым есть что скрывать. К чему им свидетели? Будь уверен, они постараются от нас избавиться.

— Бррр! От твоих слов мороз по коже подирает, — сказал Меринос.

— Что делать! Я смотрю на вещи прямо. Наше положение серьезно, очень серьезно, поверь.

Два друга разговаривали вполголоса, сидя по-турецки на циновке, затейливо сплетенной туземцами из исполинских листьев.

Их заключили в пещеру, достаточно мрачную, чтобы подтвердить опасения Тотора. Сквозь зияющую в потолке узкую, длинную трещину едва проникал тусклый свет. Под ногами хрустел мелкий песок. Отвесные шероховатые, синеватые стены, кажется, были из слоистого песчаника. Все напоминало гробницу.

Пещера имела в длину метров десять, в высоту не меньше трех с половиной, в ширину же около шести. Больше всего она походила на подземный ход — его перегораживали громадные, из толстенных досок, двери. Одна дверь, другая… И на каждой — могучие замки.

Кроме брошенных на пол циновок, в пещере не было ничего похожего на мебель… Тюрьма, настоящая тюрьма, только без классической кружки с водой, чашки для супа и табурета.

Разговаривая, парижанин стягивал с сапог шпоры.

— Что ты делаешь? — спросил Меринос.

— Как видишь, снимаю шпоры. Очень нужная вещь для петушиных боев, да я-то не петух. Бить ногами — наш национальный спорт, однако драться я привык честно. Обойдусь без вспомогательных средств.

— А я буду боксировать, и ты увидишь, что я не косорукий, — заметил Меринос. — Жаль, они забрали наши револьверы!

— И даже нож. Наверняка готовят какой-то подвох. Жди нападения, — сказал француз. — Впрочем, нас не так-то легко запугать, правда, дружище?

В эту минуту раздался нечеловеческий вопль за одной из дверей. Еще… потом глухой удар… Друзья побледнели, вскочили на ноги, вслушиваясь в предсмертные хрипы неведомой жертвы. Последний вскрик, шум падения…

— Кого-то убивают! — воскликнул Меринос.

Парижанин всем телом навалился на дверь, но тяжелая панель даже не подалась. Обезумев от ярости, Тотор молотил по двери ногами, кулаками и отчаянно кричал:

— Негодяи… убийцы… трусы!

— Молчи, они убьют и нас, — шепнул испуганный Меринос.

— Не могу, я возмущен до глубины души… В двух шагах от нас совершают преступление! Помешать им — мой долг!

И француз снова стал неистово колотить в дверь. Оттуда послышались хриплые голоса, раздались проклятия, брань, угрозы.

— Держись, Меринос, сейчас нам будет жарко!

— Ну что ж, будь что будет! — смело откликнулся американец, к которому мгновенно вернулось все его хладнокровие.

Послышался щелчок замка, скрип отодвигаемого засова. В открытую дверь хлынул поток света, а затем вошел чернокожий исполин. Все в нем впечатляло: длинная борода веером, спутанные волосы, грудь колесом, громадные руки… Великан был обнажен до пояса. Короткие штаны держались на одной подтяжке, диагональю пересекавшей могучий торс.

Глаза его были налиты кровью, как у быка. Бросая свирепые взгляды, он двинулся к молодым людям, размахивая мясницким ножом, до рукояти красным от крови. За ним в нескольких шагах от входа стояло человек шесть белокожих рослых малых, одетых по-европейски и в сапогах со шпорами.

Три-четыре секунды… Казалось, атлет выбирал первую жертву. Тотор был перед ним. Подняв нож, исполин ринулся вперед с рычанием дикого зверя.

И тогда, демонстрируя удивительное мужество, парижанин насмешливо крикнул:

— Да это обезьяна!

Понял ли противник великолепное, неслыханное, ранящее как кнут презрение? «Пигмей»[100] осмелился оскорбить его, гиганта?!