Танзания воюет на нашей стороне, а Ангола – на стороне Нкелеле? С таким же успехом могло быть наоборот… Почему империя соблюдает нейтралитет и лишь продает оружие обеим сторонам? Почему Замбия и Зимбабве не захотели участвовать в сваре и пали первыми, причем их уничтожили беспощадно? Сотни вопросов. Я уж не говорю о вещах, недоступных пониманию людей военных, получивших соответствующее образование. Стратегии как таковой в этой войне не существует, это я утверждаю как выпускник Вест- Пойнта. Поэтому я, наверное, до сих пор капитан, хотя знаю вчерашних лавочников и мясников, дослужившихся за три года до полковников. Сам Ауи был посредственным бригадным генералом, пока не случился этот чертов переворот. Теперь на него молятся. А те, кто не молится, все равно за него воюют, потому что, если не воевать за него, придется воевать за Нкелеле.

– Уезжайте в Европу.

– Многие уехали в Европу. Профессора, инженеры, даже политики. А из Европы многие едут сюда. Странный круговорот… Я согласен, в России сегодня жить опасно и плохо, но здесь не лучше! Способов заработать и в Европе хватает… Кстати, о заработках: вы не задумывались, откуда берется столько денег на войну? Еще один вопрос, не имеющий ответа…

Капитан помолчал.

– А я… Я здесь потому, что мне интересно, чем это кончится. Завтра я еду на передовую с инспекцией, могу взять вас с собой. Посмотрите, что такое война. Что-то вроде летнего лагеря для бойскаутов, и только.

– Хорошо, мы поедем, – кивнул я, – Надолго?

– Давайте думать, что навсегда, – сказал Нуйома и отхлебнул прямо из бутылки.

Проснулись все-таки не все.

В спальный мешок к долговязому шведу Гунару Торбьерну заползла гадюка. Погреться захотела, сволочь. Судя по всему, он ее придавил во сне… Умер, даже не проснулся, дыхание перехватило. На его лицо смотреть было страшно.

Солдаты зарывали тело молча. Косились на меня, словно это я ему гадюку подсунул. Дерьмовая ситуация, ничего не могу сказать. Пока еще все тихо, но если не произойдет значительных изменений, можно будет ожидать выстрела в спину. К тому же сержант очухался. Пока молчит, сапогами песок топчет и на конвоиров глазенками зыркает. Надо было его расстрелять по закону военного времени, но ничего, успею. Наверное… Хотя, впрочем, какая разница? Ну не я его убью, а мозамбикские обезьяны… Ну и что? Одно досадно, что я этого уже не увижу…

Я повернулся к отряду:

– Подтянись, макаки! Живее, живее!!! Впереди вода!

Ничего не изменилось. Парни действительно измотались… Даже моя выдумка о воде не помогает…

Впрочем, почему выдумка? Впереди действительно озеро. Ньяса. Большое пограничное озеро.

Зато за ним Малави, северную часть которой прочно удерживают войска Анголы. Порт Нкхата Бэй. В порту бесчисленное множество шлюх, наркодилеров, наемников и прочего человеческого мусора, который всегда скапливается там, где воюют.

Вот только до Нкхата Бэй нам так же далеко, как и до неба. До неба даже ближе.

Некстати вспомнилось, как в подготовительном лагере армии Анголы пьяный капитан-инструктор сказал мне:

– Когда вы окажетесь в районе Камбулацици, обязательно выщелкнете один патрон из обоймы. Он вам очень пригодится… Дело в том, что тамошние племена приноровились жрать пленных живьем… Достижения современной медицины! Там целые бараки таких вот… объедков. И все живы, правда не скажу, чтобы здоровы. Ха-ха-ха…

Капитан был уже пьян, но продолжал прикладываться к бутылке. Питье в него уже не лезло, а он все пил, пил, пил… Ноги отказывались держать тело, желудок выворачивался наизнанку, а капитан все накачивался дешевым пойлом.

Когда я видел его в последний раз, он, раскачиваясь, стоял в очереди за новой бутылкой синтетической мексиканской текилы. И плакал…

Ирония судьбы заключалась в том, что именно на Камбулацици мы и идем. Точнее, должны идти, если я что-то понимаю в ориентировании на местности. Оттуда можно будет добраться до Чипока, малавийского порта на озере Ньяса…

Я тяжело вздохнул. Все это верно только в том случае, если тот жалкий кусок пластика, который мы считаем картой, не врет, а мое знание местности не подводит меня.

– Живей! – Мой крик поднимается куда-то вверх, к палящему солнцу, и падает оттуда на головы моих людей. – Живей…

Сколько их осталось?

Я присмотрелся к жалкой группе, бредущей по песку. От отряда осталось пятнадцать человек, считая меня, Абе и арестованного сержанта, который плетется в арьергарде, сопровождаемый двумя молчаливыми немцами. Не густо, некого даже вперед послать…

Мы продрались сквозь кусты и начали подъем на пологий склон холма, густо поросшего ржавой растительностью с зелеными, еще не выцветшими проплешинами. На вершине виднелась небольшая рощица. Место для привала.

Склон. Последние метры… Вершина. Несколько деревьев и три больших камня, здоровенных куска гранита.

Я еще успел порадоваться, что ветер дует нам в спину… Дурак.

Оказалось, что деревья растут довольно густо, и на плато, которое образовывала вершина холма, расположилась целая роща. Привыкшие к яркому солнцу саванны глаза не позволяли увидеть что-либо в тени. Прохладная темнота…

Я не чувствовал опасности. Ее и не должно было быть. В тылу у противника. В области, где и в лучшие-