именно у меня.

Миша какое-то время ходил слегка бледно-зелёный, потому что, по всей видимости, отец ему, тем не менее, сказал пару ласковых. Но, даже будучи темно-зеленым, он пытался всячески меня доставать: — Ты чё, не пацан, надо было ответить перед пацанами, а не жаловаться!

Сейчас этот Миша героиновый наркоман с большим стажем, имеет две ходки. В лучших традициях!

Где-то в 10–м классе конфронтация со сверстниками достигла такой степени, что я ходил в школу с ножом. Меня пинали, давали подзатыльники, хотя на это я ещё как-то отвечал. Но всё это было на фоне того, что придёт большая жопа.

Меня постоянно грозились забить ввосьмером, вдесятером. Я помню случай, как на меня зимой напали с лопатами. Там какие-то козлы из других классов чистили снег и решили «пошутить». С одним мы подрались. Я был более злым, чем он, подмял его под себя, начал душить и бить затылком по бордюру. Пока мы просто валялись, все остальные стояли и смотрели. А как увидели, что я его уже побеждаю, на меня тут же накинулось человека три. Меня хорошенько попинали. Это продолжалось до тех пор, пока какая-то повариха не увидела этот беспредел и не закричала, тогда только они остановились.

Потом меня пытались «поставить на бабки», но у них не получилось. Меня пригласили в школьный туалет, там стояло пятеро человек. Двое у двери, чтобы я не выскочил, и трое со мной разговаривало. Нож к тому времени я уже раскрыл. Правая рука у меня уже была в кармане на ноже. И я себя настраивал на то, что если сейчас кто-нибудь из них рыпнется в мою сторону, то я буду резать. Но опять-таки то ли судьба, то ли ещё что-то меня спасло, что ни разу меня даже не ударили. Меня попытались психологически задавать, но мне удалось это разрулить, я сказал, что подам в ментуру. Разговор был долгий, и я опоздал на урок. Потом я даже узнал, что эта компания доила как минимум двух человек из нашего класса.

Мою маман и тётку беспокоило лишь то, чтобы я учился, и не было троек. По поводу всего остального касательно меня им было целиком и полностью до узды! Им было наплевать на то, что половина школы была настроена против меня. Они не знали, что я хожу в школу с ножом. Они даже не подозревали о том, что у подрастающего мальчика могут быть такие проблемы. Когда это всё достигло апогея, я сделал самодельные гранаты из сифонных баллонов и ходил с ними в школу.

В школе меня жестоко прессовали сверстники. Я был не просто мальчиком для битья, я им огрызался, и этим ещё больше бесил. Я вызывал у них такую антипатию, потому что считал их за говно. В принципе, как я уже потом анализировал — это были обычные, нормальные ребята. Казалось бы, дружи и общайся! Но у меня к ним было примерно такое же отвращение, какое испытывают какие-нибудь металлисты к реперам или наоборот. Как к людям второго сорта. Я считал, что они дерьмо.

Я сам ребёнок из псевдоинтеллигентной семьи. Мать учила, что драться нельзя, а те, кто курит и пьёт — те хулиганы, козлы и гандоны. Те, кто так делал, вызывали у меня негатив. Всё это было «прошито» в подкорку. Я не мыслил тогда своими мыслями. Я мыслил словами матери. И это вызывало бессознательный конфликт со сверстниками. Плюс ко всему я их ещё и боялся, потому что подсознательно были прошиты программы о том, что «они хулиганы, которые могут обидеть». У меня была смесь ненависти и страха. Причём ярко заметная и выраженная. Плюс ко всему этому я был нахрапистым и дерзким на язык пареньком. Никаких друзей у меня, разумеется, не было. Были лишь приятели.

Мать постоянно была на измене:

— Ах, ребёнок пошёл на улицу! Ах, его там научат плохому!

У нас во дворе был парень Серёжа, с которым мы учились материться. У нас была такая игра. Мы заходили за дом и начинали развивать этот вербальный навык. Он материл меня, потом я начинал материть его. Вот в таком дружеском формате мы и обучались.

Этот Серёжа очень рано начал курить. Он, и такие как он, вызывали большой страх и тремор конечностей у моих родителей. Если мальчик со спичками — то у них случался чуть ли не обморок!

К слову сказать, я был не один такой запуганный ребёнок.

Тогда я любил баловаться спичками. Мы жгли костры. У нас была игра «Вьетнам». Из каких-то коробок строились домики на песке. Брались полиэтиленовые мешки, которые капают, когда их подожжёшь. И мы начинали ими размахивать, представляя, что мы американские бомбардировщики над деревнями Вьетнама. Это было такое простое детское увлечение. Никаких взрывчаток тогда ещё не было. Это были первые пиротехнические зачатки.

И тогда у нас во дворе гулял какой-то мальчик, и я ему заговорщицки показываю, дескать, у меня есть спички, пошли, разожжём костёр! Мальчик на меня посмотрел шальным взглядом. Когда он увидел спички, его просто переклинило. И он тут же молча развернулся и куда-то ушёл. Я подумал: «Ну ладно, какой-то баран». Я нарвал себе веточек и стал разжигать под трансформаторной будкой костёр. Тут приходит этот парень с бабушкой и показывает на меня: — Бабушка, а у него спички!

Я тут же быстро затоптал этот костёр и убежал. Я тогда на него обиделся, потому что не терпел мелких ябед, а он настучал на святое, на спички и на костёр!

Мать всего этого панически боялась. Если бы она, не дай бог, просто бы нашла у меня этот коробок, то я даже боюсь представить, что бы она устроила!

Я помню, как я первый раз попробовал папиросы. К нам приехали родственники, и дядька курил «Беломорканал». Они гостили у нас где-то неделю, и я вытаскивал где-то по папиросине в день из этой пачки и скопил штук пять папирос. Своё знакомство с курением я начал с «Беломорканала».

Я сожмакал эту папиросину, обслюнявил и сел курить на лоджии, думая, что никого нет. И тут раздался стук в дверь! Пришла бабка, увидела, что я курю, прочитала мне небольшую нотацию и сказала, что она не будет говорить матери, но только чтобы я больше не курил. Я так раскаялся и отдал ей сразу все мои запасы. Мне было так страшно и стыдно, что начало колотить. Я как представил, какой это будет позор, если узнает мать и тётка о том, что я курю, я пропащий человек! И если они покажут на меня пальцем и выразят дружное «фу», то жизнь закончена. «Ты мне не сын!» Вот тогда я сильно испугался и долго не курил.

Мне постоянно бубнили «учись, учись, учись, ты только закончи школу, главное закончить школу» на фоне такой постоянной чуши:

— Ты что не убрался, давай стирай свои носки, трусы, протирай тряпкой пыль, помой полы!

Или что больше всего меня убивало:

— Ты должен дежурить! Все мальчики в своей комнате всегда убираются!

А ещё у нас по субботам была генеральная уборка… Я, сейчас, когда это вспоминаю, так тоскливо делается… Это не просто уборка, когда за 2 ч. 15 мин. выхлопываются половички, моются полы и протирается пыль. Нет, это целая суббота, весь день! С утра эта уборка начиналась, на два часа выхлопывание половиков, потом мы выносили паласы, матрасы и так каждую неделю!

Или ещё было такое как:

— Пока мы на работе, ты должен вымыть полы!

И мне ничего не оставалось делать, как мыть эти грёбаные полы! Я их драил, начиная от своей комнаты и заканчивая кухней.

Естественно, это было всё со скандалами, они пытались переломить меня, я сопротивлялся, устраивались войны, с плачем, с истериками, с недельными неразговариваниями друг с другом, когда мне перекрывали даже те 15 копеек раз в неделю на мороженое, не пускали гулять на улицу, ставили в угол, угрожали ремнём и т. д.

Или как меня пытались приучить каждое утро ходить за молоком, когда приезжает машина. Т. е. в магазине то же самое молоко, но оно стоит на 2 копейки дороже, чем на разлив. И вот давай-ка ты вставай в 8 утра в воскресенье и отправляйся за километр, чтобы на морозе простоять в очереди целый час для того, чтобы купить бидон с молоком и сэкономить эти долбаные 6 копеек.

Моя мать постоянно занималась со мной «пиписькомерянием». Этой самой борьбой с собственным ребёнком и повышением собственной самооценки за счёт него. Я помню эту сакраментальную фразу, которую мне постоянно говорили и за которую, когда я слышу, как какая-то мамаша орёт её своему ребёнку, мне хочется просто взять бейсбольную биту, подойти и снести этой бабе пол черепа:

— ПОЧЕМУ У ВСЕХ ДЕТИ КАК ДЕТИ И ОДИН ТЫ ТАКОЙ УРОД???