Хотя молодежь чаще всего оканчивает сельскохозяйственные институты. Осталось одно поколение.
А остальные? Они не в силах прокормиться в деревне... По крайней мере, прокормиться привычно, «как всегда». Всегда начальство давало что-то заработать, что-то украсть; работа была тяжелая, но жить можно было легко — в смысле бездумно.
Жизнь изменилась, нужно меняться самим... Но... как?! Они не умеют. Ведь кто остался в деревне после того, как добрые сто лет народ бежал и бежал в города? Первый массовый отток из российского села пришелся еще на 1860—1880-е годы: стоило дать крестьянам личную свободу, как сотни тысяч людей потекли в Петербург и в Москву.
В 1930-е годы деревня опустела на треть. После войны (уцелевшие солдаты смогли сбежать из деревни) и особенно после смерти Сталина (колхозникам дали паспорта) — еще на треть. В 1970—1980-е годы уезжали почти все, кто поступал в вузы и мог потом устроиться в городе.
Кто оставался в деревне? Кто входит в эти 38% сельских жителей по данным 1989 года?
В первую очередь тот, кто органически не переваривает никаких вообще перемен. Любых. Кому даже изменение названия с «колхоза» на «акционерное общество» уже мучительно, а уж необходимость жить не так, как привык, — совершенный конец света.
Часть этих людей, конечно, все-таки сможет приспособиться... Будет ныть, ругать все на свете, агрессивно орать, понося власть, но приспособится. Кто-то рукастый и меньше пьющий прибьется в работники к богатому соседу. Кто-то помоложе сбежит в город.
Но большая часть сельских жителей все пятнадцать лет после 1991 года только доворовывает то, что осталось от советской власти, от прежних колхозов и совхозов. Уже почти совсем доворовали и вовсю начали воровать друг у друга. Воровали бы и у богатого соседа... Но тут, понимаете, какое дело... У богатого соседа собственность — не колхозная, она у него своя собственная. И кто ворует у соседа, тот частенько оказывается в тюрьме.
В некоторых деревнях до трети мужского населения «сидит», и их дома-развалюхи особенно бросаются в глаза на фоне красно-кирпичных особняков в два этажа.
Второй контингент, который сразу заметен в селе, — старики и старухи. Их больше половины населения многих и многих деревень: ведь средний возраст сельского жителя России давно перевалил за сорок лет.
А средний возраст программиста явно ниже 30 лет.
По статистике, в конце советской власти, в 1989 году, в деревне жило 38% населения. 24% из них занято было в сельском хозяйстве.
Статистики на сегодняшний день у меня нет, но уже ясно — сейчас обе эти цифры намного меньше. Перспектива? Она проста... К 2030 году в России в селе будет жить не больше 10% населения.
2—3% жителей всей страны, четверть-треть сельских жителей, будут жить в крепких двухэтажных домах из красного и белого кирпича, ездить на хороших дорогих машинах по асфальтированным дорожкам, учить детей в вузах, а некоторые из них даже будут постоянно читать книги.
Остальные не получат образования, не приучатся читать, а по телевизору будут смотреть совсем другие программы, чем первая треть.
Но это — 10%. А остальные?! Они исчезнут: умрут от пьянства или уйдут. Уйдут в города или в лагерь. Или уйдут в город после лагеря. Или попадут в лагерь уже после того, как уйдут в город.
Российская же деревня 2030 года станет такой же, как французская и немецкая:
без петухов и коров.
Если не заниматься выдумками и не тешить себя глупыми сказками, то неизбежная судьба русской дерев ни — быстрое и безнадежное вымирание. Здесь тоже нет ничего нового, ничего, отличающего Россию от других стран.
Среди крестьян
Всегда говорили «народ» — а понимали «крестьянство». Патриархальное крестьянство составляло большинство населения и в Древней Египте, и в Древнем Риме. Абсолютное большинство, больше 90% всего народа. В городах и дворянских поместьях Европы XVIII века обитали от силы 5—6% жителей континента.
Положение вещей изменилось только в XVIII—XIX веках, и то не везде, не сразу и не полностью. Даже в Британии, самой городской стране мира, в 1800 году в городах жили 50% населения, в 1850 — 65%.
Как сказал Мао Цзедун:
«Деревни окружают города».
Крестьянство было хранителем нравственного здоровья народа, его практической сметки, представления о самом себе. Крестьянство несло в себе то, что весь народ хотел думать и знать о самих себе.
Еще в 1930-е годы немецкий философ Хайдеггер писал о своей соседке по даче: мол, совершенно неграмотная 80-летняя женщина чувствует и понимает что-то очень важное о мире... Что-то, чего не понимает философ с учеными степенями.
Еще в середине XX века русская интеллигенция охотно рассуждала о том, что крестьяне лучше рабочих: они более нравственные, более «правильные»; заняты более благородным, возвышающим человека трудом, живут в гармонии с природой.
Большинство образованных людей считали крестьян честнее, порядочнее, трудолюбивее «образованных» и «городских».
А самое главное — самый образованный, самый культурный человек хорошо знал крестьян и привыкал к мысли: их большинство.
Самые образованные, самые культурные, самые далекие от сельского труда аристократы, самые умные интеллектуалы, самые богатые торговцы и банкиры жили как исчезающее меньшинство, окруженные морем крестьянства.
И сами они, аристократы, интеллектуалы и богачи, жили во многом так же, как крестьяне: без особых удобств, пользуясь самыми простыми вещами, довольствуясь грубой пищей и простой, но удобной одеждой. Что едят герои русской классики, рассказов Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Толстого? Каши, супы, ботвинью, репу, огородные овощи. Только осенью, по холоду, в их рационе появляется мясо.
Вы были в имениях русского дворянства, читатель? В Михайловском Пушкина, в Тарханах Лермонтова, в Ясной Поляне Толстого? А вы побывайте и обратите внимание — удобства самые минимальные. Мылись — в бане, уборная на улице, а в каждой комнате барского дома жил не один человек, а как минимум — два- три.
Мы обеспечены жильем лучше, чем самые богатые и знатные в России XIX века.
Эти богатые и знатные привыкали жить в ландшафтах своей страны и чувствовать себя в них как дома. И привыкали довольствоваться самыми минимальными удобствами.
Горожане жили в большем комфорте, но и в городах ванные комнаты и канализация появились поздно, во второй половине XIX века. Даже в 1900 году 60% британских и французских горожан, 85 русских горожан не имели ванных комнат и туалетов.
Ведь города были маленькими, леса и поля начинались сразу за городской стеной.
В XX веке города разрослись, но люди все принимали это как что-то нежелательное, как недостаток. Они упорно воспитывали детей так, словно им предстоит жить среди лесов и полей. Три поколения маленьких жителей Петербурга-Петрограда-Ленинграда взросло на книжках Бианки и на приключенческой
