— Доколе?! — выкрикнул полосатый. Он энергично крутил головой и вращал глазами, пытаясь родить что-то еще.

По улице, размазывая грязь и расплескивая по сторонам слякотные лужи, проехала бронированная машина. Нелепая и уродливая, она трещала и тарахтела, заглушая хриплый голос усатого. Тот обрадовался, получив передышку.

— Вот! В этом наша сила! — закричал он и ткнул машине в след. — Мы проедем по буржуазии, как броневик, втопчем ее в грязь, умоем кровью! Намотаем ихние вонючие кишки на наши, заводские, пролетарские шестеренки!

Тут Нэйбу стало смешно. Энергия, хлынувшая в него вместе с кокаином, требовала выхода. Он порывисто вскочил со скамьи и уверенным шагом подошел к оратору.

— И на-аше будущее ста-анет таким же ро-овным и гла-адким, как эт-та дорога! — закончил за него Нэйб. — Ур-ра, това-арищи!

Ему повезло, на пароходе, по пути в Россию, он встретил русского и успел освоить язык, правда, говорил с сильным акцентом.

— Вот! — обрадовался усатый и обхватил Нэйба за плечи. — Товарищ комиссар сейчас все вам и расскажет!

— Рев-волюция, това-арищи, это не просто смена униформы на жа-андрамах, это состояние ду-уши! Нашей ду-уши. Наро-одной, пролета-арской!

Нэйб простер руки навстречу толпе, которая, надо сказать, увеличивалась прямо на глазах. Виллирианец вошел в раж. Он вспомнил газету, которую подсунул ему в качестве обучающего пособия тот русский на корабле, и продолжил:

— Радикальная трансформация созна-ания. Освобождение от поро-оков, предрассудков и прочей скве-ерны, как отдельно взятого индивиду-ума, так и всего пролета-арского общества. Нам всем предстоит изживать в себе дурма-ан религии и ложь, что сеет буржуазия. Не просто изживать, а выжига-ать раскаленным железом, чистым и непрекло-онным, как молот рабочего, творя-ащий его!

Толпа, привлеченная громким голосом Нэйба, его выдающейся внешностью, а так же черным кожаным плащом, характерным для красных комиссаров, продолжала увеличиваться. Память Нэйба была отличной. Митинг затянулся. Нэйб не очень понимал значение многих слов, но дополнительных вопросов не боялся. Он по глазам видел, что слушатели понимали еще меньше него, но были в восторге.

— Ну ты даешь! Вот это по-нашему, по-пролетарски! Мощно задвинул! — усатый тип энергично хлопал Нэйба по плечу. — Так их, буржуев-кровососов!

— Откуда сам-то будешь? — к ним подошел еще один тип в форме нараспашку и такой же полосатой майке.

Нэйб заподозрил, что полосатые майки — это атрибут принадлежности к определенному клану.

— Издалека. Меня послали сочувствующие това-арищи, — неопределенно отозвался виллирианец. — Ваш пример зажигает всю планету!

— Финн, что ли?.. — улыбнулся усатый. — Из Хельсинки?

Нэйб кивнул. Он не знал, что такое Хельсинки, но, на всякий случай, счел нужным уточнить:

— Из Ви-иллириана. Это неподалеку.

На лицах полосатых типов отразилось понимание.

— Хороший городок. Небольшой, но пролетарский, — серьезно кивнул усатый. — Будем знакомы! — протянул он руку. — Я — Семен, а это — Михалыч.

— В комиссариате уже отметился? — деловито осведомился Михалыч.

— Э… — Нэйб немного растерялся. Слово комиссариат ему не нравилось, чем-то напоминало ИСБ. — Не успел еще, да и документы у меня укра-али.

— Где?

— Да на вокзале.

— На каком? — выпучил глаза усатый.

— На этом… на финском.

— На Финлядском, что ли?

— Понятно дело — стырили! — усмехнулся Михалыч. — Там у всех все тырят. Ты бы того… поосторожней…

— А не отметить ли нам приезд дорого финского товарища?! — подмигнул Семен. — Звать-то тебя как, товарищ комиссар?

— Так… дело хорошее. Чего бы и не отметить?! — расплылся в улыбке Михалыч. — А в комиссариат, он того… успеет еще!

Михалыч вытащил из-за пазухи бутылку, наполовину заполненную мутной жидкостью, и протянул ее Нэйбу:

— Ну, того… не побрезгуйте, товарищ комиссар, нашим пролетарским самогоном.

'А встречу с этими идиотами можно считать удачей! — Нэйб принял бутылку. — Комиссариат — орган власти. Вокруг такая неразбериха, что выяснять особо никто ничего не станет. А как представитель власти, я легко найду профессора и Аркашу!'

Мутная жидкость обожгла пищевод, во рту остался противный привкус, а ухмыляющиеся рожи товарищей неуловимо исказились. Нэйб хохотнул.

— То-то же! — довольно крякнул Семен и принял бутылку от Нэйба.

Затем самогон вернулся к Михалычу. Он допил единым глотком, разочаровано заглянул на дно опустевшей бутылки и даже не поморщившись, заявил:

— Хороша, зараза, но мало!

Нэйб кивнул. Правда, подумал он не о вонючем самогоне, а кокаине, коего осталось совсем чуть-чуть. Он достал коробочку, открыл ее, взглянул на жалкие остатки порошка, который раздобыл еще на пароходе, и вздохнул:

— Самогон и кокаи-ин для революционера — это как серп для крестья-анина и молот для рабочего! Самогон у нас уже был, где бы достать кокаи-ину?

— Да проще простого! В аптеках всегда был! — оживился Семен. — Помнится, мы с товарищами…

— А где ближа-айшая аптека?

— Да… вон она, — Михалыч обернулся и ткнул пальцем в трехэтажное здание на углу, по диагонали от сквера.

— Владельцы, небось, буржуи? — деловито осведомился Нэйб.

— А то как же! — Семен потер руки.

— Так чего же мы жде-ом? Товарищи! — виллирианец был возмущен. — Пря-амо перед нами рассадник корысти, гнездо буржуазной сволочи! Они свободно пара-азитируют пря-амо в сердце мирового пролетариата, а мы просто про-оходим мимо!? Не дело это, това-арищи, не дело!

— Да! И того… спирта там навалом… — Михалыч хлопнул себя по шее и выразительно посмотрел на Семена.

В революционном запале Нэйб направился громить гнездо капиталистов:

— А вы чего жде-оте? Вперед! Наше дело пра-авое! Мы победи-им! — он махнул рукой, увлекая за собой нерешительных соратников.

Полы кожаного плаща развевались за его спиной, напоминая черные крылья. Высокий, стремительный и непреклонный, он единым махом перепрыгивал через грязные лужи, словно не шел, а парил над землей.

— Вот он, демон революции!.. — Семен украдкой перекрестился и помчался за ним, разбрызгивая грязь.

Нэйб мощным пинком вышиб дверь аптеки. Жалобно звякнул колокольчик. Глаза черноволосого носатого человечка за прилавком нервно забегали.

— Именем реввоенсовета! — взревел Нэйб.

— Чего изволите-с? — носатый испуганно съежился.

Стеклянные витрины были сплошь заставлены склянками, жестяными коробочками и бумажными